Книга Куда улетают ангелы - Наталия Терентьева

Я знаю, что прощаться с домом — как с человеком. Я помню, как уезжала из маминой квартиры, в которой выросла. Мне было тошно и плохо, я долго скучала о своей комнате, об окне, из которого открывалась панорама Садового кольца, о березе, стучавшей в ненастные дни ветками о мой подоконник. А в моей новой квартире в окно были видны трубы теплоцентрали. С годами я научилась в холодное время года без градусника определять прогноз погоды — по тому, как дымят трубы. А потом перестала замечать дым, и поняла, что, кроме труб, в мои окна видно небо строго на восток. Поэтому при желании можно, сидя у окна, встречать рассвет. И подросли деревья у подъезда и тоже стали стучать о подоконник…

Я смотрела на заиндевевший газон, на покрытую инеем маленькую альпийскую горку, которую мы с Виноградовым сами сложили в прошлом году. И как будто видела себя беременную, сидящую на корточках у горки и старательно выковыривающую сорняки, растущие гораздо быстрее моих возлюбленных цветов. Увидь, представь — и сбудется? Сбудется, то что-то иное.

Сейчас в доме было пусто, а я слышала Варькин смех, как она, спрятавшись в шкафу, все ждала, ждала, что я ее найду. А я не нашла — и забыла. И она стала смеяться, в закрытом шкафу. А вот здесь она обычно разгонялась и с разбегу прыгала на Виноградова, сидящего в глубоком кресле.

Я вернулась к полке с иконками — ведь что-то я здесь хотела, зачем-то подходила… Да, конечно, здесь стояли совы. Две хрустальные совы, разные — одна поизящнее, в очках, другая — покряжистее. Они стояли на зеркальной подставке, а рядом с ними лежала тоже хрустальная открытая раковина, внутри нее — настоящая перламутровая жемчужина.

Эту композицию я придумала сама, купив все по отдельности, в Греции, где мы как-то отдыхали с Варькой, а Саша звонил и звонил, пять-шесть раз в день, беспокоился, ревновал, скучал. Обеих сов с жемчужинкой я подарила Виноградову. Но оставлять здесь, чтобы он их попрятал, как Варькины фотографии в Митино… Я сняла с подставки кряжистую сову и поставила ее на полку в одиночестве. А жемчужину в раковине и вторую сову — забрала, вместе с подставкой.

Я знала, что все мои символы и послания — пионерский лагерь. Но уж если я не бью морду за такое гнусное предательство, могу я хоть как-то выразить себя! На кнутики, кандалы, маски и лакированные черные ботфорты на шпильке я не решилась, так же как на свальный грех, наверно, по той же причине. Представляю, какие записочки я бы писала после этого. Хотя не исключаю, что могла бы после этого всю жизнь просидеть в уголке светлой палаты с видом на сосновый бор, разматывая разноцветные ниточки и хихикая.

Я проверила все комнаты, подвал, кухню, ванную. Вроде все. Потом мне пришлось выйти во двор и пойти в баню — там, на втором этаже как раз располагается бильярдная. Гриши во дворе уже не было. Успокоился, наверное, решила я. И услышала в кармане звонок мобильного.

— Ты, Воскобойникова, что там делаешь? — Виноградов говорил тихо, это ничего хорошего не предвещало.

— Где?

— А там, где ты что-то сейчас делаешь. Явно не то. Прекрати это.

— Саша, я собираю свои вещи. Наши с Варей книжки. Ее игрушки. Вот сейчас, например, я поднялась в бильярдную…

— Вот как поднялась, — прервал он меня, — так и спустись. Положи все, что собрала, и мотай обратно.

— Почему?

Мне не стыдно признаться, что я надеялась услышать: «Не занимайся глупостями, вы еще приедете на дачу. Я вас люблю, я идиот, мне вскипевшая сперма ударила в голову, я временно потерял рассудок, а теперь все будет хорошо».

Но он сказал:

— Не надо ничего забирать у меня в доме, когда меня там нет.

— Саша, ты же не думаешь…

— Я ничего не знаю и не думаю. Уезжай.

— Саша…

— Лена!

— Я специально приехала для этого. Я возьму только свои вещи. Да и потом — что за ерунда! В конце-то концов! Что у тебя брать! Газонокосилку?

— Почему нет? Я… — Он набрал воздуха в легкие. — Я ненавижу твои демарши! Убирайся оттуда! Приедешь, когда я разрешу!

— Нет.

— Да! Да! Я тебя предупреждаю…

Я отключила телефон. Собрала в бане Варькины книжки, раскиданные по двум этажам. Только бы дотащить все это! Мне осталось найти холодильную сумку, которая точно была в подвале. Мне так не хотелось туда спускаться, наверняка сейчас там замерли мыши, и одна обязательно откуда-нибудь выскочит, когда я начну перекладывать вещи. Молодец я, что не оставила здесь наши летние наряды, почему-то все сложила и увезла, без всякой задней мысли. Почему? Эзотерикой увлекаться было некогда, где-то шуршали мыши, или мне так казалось, а сумки нигде не было видно.

Дом у Виноградова деревянный, в нем очень хорошо дышится и очень хорошо все слышно. Поэтому я сразу услышала шаги на веранде и открывающуюся входную дверь. Шаги нескольких человек.

— Где она? — голос был не Гришин.

Потом я услышала, как Гриша что-то негромко ответил.

— Ага, ну подождем. Эй, выходи, ты где там примерзла?

Первое, что мне пришло в голову, было так невероятно… Да нет… ну глупости какие! Мы же интеллигентные люди. Некоторые из нас очень запутались, стремительно развратились легкими деньгами, но при чем тут это?

Я спокойно взяла холодильную сумку, забыв про то, что, скорей всего, в ней-то и сидела мышь, и с отчаянно бьющимся сердцем поднялась по крутой лестнице из подвала.

— Сумочки оставь, руки за голову и лицом к стене!

Свет моих очей Саша Виноградов вызвал полицию, либо посоветовал Грише ее вызвать. Не сам же Гриша сподобился на такое… Только гораздо позже я вспомнила, что сын у Гриши служит где-то здесь в местном отделении. Может, это он и был? Со товарищи… Но мне от этого было не легче. Есть большая разница между телевизионной полицией и настоящей. В телевизоре районных участковых играют выпускники московских и питерских театральных вузов, и никуда и никогда им не деться от печати цивилизации на лицах. Все эти мальчики из-под палки, но читали Овидия, Брехта, Шекспира — и вслух, и про себя. Сейчас же на меня смотрели две морды — полупьяные, наглые, тупые.

— Тебе, блин, сказано — руки за голову! — один стал расстегивать кобуру. Что у него там в кобуре, у полупьяного и тупого, я не знала, но наверняка что-то, из чего он может прострелить мне руку, ногу. Мою глупую голову…

— Оружие на пол не бросать? — попыталась пошутить я. — Ребята, да вы что, в самом деле!.. Я же хозяйка дома!

— Какая ты, мать твою, хозяйка, — неожиданно вмешался носатый худенький Гриша. — Уводите, уводите ее, воровка она — вон, набрала…

— Гриша, да вы что, с ума сошли? Какая я воровка… да посмотрите, что у меня в сумках — мои вещи и дочкины, беру в Москву, чтобы постирать…

На лице у одного возникла тень сомнения. Я увидела это и постаралась убедить его. Я сделала шаг в сторону, к сумке.

— Стоять! — заорал первый и опять потянулся к своей дурацкой кобуре. — К стене, сказано!..