Книга Принц воров - Валерий Горшков

— С художником, — ответил на явно риторический вопрос Вагон.

— Нет, с Николя Вишневским. Старик явно сдал, в восемьдесят трудно не сдать. Зрение уже не то, руки трясутся, но жажда осталась все та же. Живет на полном пансионе у племянницы, каждый день икра из магазинов первой категории обслуживания, а все туда же, сукин сын… Зятек раньше молчал, а сейчас, когда видит, что старичок поссать без посторонней помощи не может, разоткровенничался. Сидят на кухне, водочку с селедкой пользуют, и зятек Николя то одно расскажет, то другое… Как деньги новые выглядеть будут, куда уже пятьсот килограммов денег упаковано для отправки… В стране ни одна живая душа не в курсах, что грядет реформа, а старик Вишневский, первый «медвежатник» в стране, уже знает, какого цвета новые филки!

— Я не понял, — ошарашенно заметил Сверло. — Какие пятьсот килограммов, какая отправка?

— Деньги старого образца собираются в государственных учреждениях и свозятся на Монетный двор, чтобы в тот момент, когда наступит 1 января, ввезти на предприятия новые деньги. Так удастся избежать суматохи, неразберихи и, как следствие, недовольства трудящегося класса. Деньги свозят на Монетный двор из домоуправлений, бухгалтерий крупных заводов, научных учреждений, воинских частей и прочих организаций. В этой связи намечается задержка заработной платы на два месяца, однако магазинам дана команда отпускать товары по карточкам с предъявлением паспорта. За два месяца государство должно втайне от родного народа освободиться от наличных денег старого образца. Первого января 1947 года будет объявлено о реформе, после чего деньги от частных лиц будут приниматься без ограничения сумм, но с ограничением во времени. Кто-то засомневается, кто-то не успеет, кто-то побоится афишировать наличный капитал — словом, частники лишатся крупных сумм, находящихся вне государственного оборота, а государство избавится от частников. И в январе же будет выдана первая зарплата новыми деньгами, которые уже будут находиться в кассах. Новые деньги будут иметь новую силу и, следовательно, новые возможности… — Червонец с восторгом посмотрел на присутствующих. — Вот так надо воровать, братва! А вы — пойдем деньги делить…

«Вот почему он не позарился на мои наличные! — сверкнуло в голове Ярослава. — Сначала он забрал их, а сегодня вдруг заявляет о том, что сдержит слово, данное перед одром Домбровского! Чего же не сдержать, коль скоро деньги эти ничего не будут стоить!» Поняв главное, Слава лишь осложнил свое положение. Даже если ему повезет и он окажется на свободе с семьей, то не пройдет и двух месяцев, как они останутся без средств к существованию — поменять в Польше советские червонцы, объявленные властями СССР недействительными, просто… Это просто невозможно!

— Так что же, ты предлагаешь нам взять эскорт, перевозящий новые деньги в Таллин или Новгород? — усомнился Вагон.

— Это нереально, — отрезал Червонец. — Николя сказал, что новые деньги до аэродрома в Пулково возит конвой из полуроты войсковой охраны. Деньги перевозятся в сейфах, вмонтированных в грузовики с бронированными кузовами. Везут по самым людным местам, на выезде из города машины увеличивают скорость, так что их не догнать даже на итальянских гоночных машинах. Слыхивал о соревнованиях «Формула-1», Вагон?

— Нет.

— Так вот, грузовики едут быстрее, чем «Феррари».

— Мне по херу, куда и с какой скоростью едут «Феррари», — вскипел Вагон, — мне обрыдло сидеть в этой хазе, отдирать от стен обои и читать под ними на газетах речи Калинина и Берии! Если ты не предлагаешь мочить конвой с новыми деньгами, то что ты предлагаешь? Брать штурмом Монетный двор?!

«Нет, — подумал Слава, сидящий здесь на правах свидетеля готовящегося особо тяжкого преступления, — он предложит мочить конвой, если таковой будет, перевозящий деньги старого образца…»

Ярослав Корсак был прав и неправ одновременно…

— Мы будем брать машины, перевозящие деньги старого образца…

— Что? — задохнулся Сверло. — Он только что говорил, что на это бабло не купишь через два месяца и ваксы для ботинок, а сейчас говорит о том, что мы должны штурмовать корыто, перевозящее ничего не стоящую бумагу! На кой ляд попу гармонь?!

— И ты, идиот, собирался отправиться в большую жизнь, унося за спиной баул с картинами Рембрандта и кубками прусского короля Фридриха? — спросил Червонец, насмешливо обводя глазами всех, кроме Корсака. — Если кроме тебя есть еще кто-то, кому господь отказал в выдаче мозгов, то я повторюсь. Старые деньги везут на территорию Монетного двора в машинах, явно не предназначенных для перевозки денежных знаков. Это долбаные хлебовозки! Это поливочные машины, в цистернах которых не вода, а деньги! Это будки с надписью «Аварийная Ленинградвода»!.. Конвой, что везет эти сумасшедшие деньги, — пять или шесть человек, что сидят в этих будках и цистернах! Правительству не нужно афишировать движняки у ворот Монетного двора! Когда из ворот выезжает машина и куда-то убывает с большой партией денег — так это было всегда. Но если еще и ввозить машины с конвоем на территорию, то это может вызвать кривотолки! Зачем охраняемый бронетранспорт снует туда-сюда?! А не намечается ли обмен денег, коих в молодой Стране Советов были уже десятки? И догадается народ, догадается! Мы, русские, даже такие, как Вагон и Сверло, не пальцем деланные! И ввалят частники наличку в мошну, обесценив как старые деньги, так и новые! Или просто скупят на старые все, что можно скупить, — и это будет то же самое, как если бы не было никакой реформы. Расчет прост — если кто по глупости и хапнет какой грузовичок, то не так уж это и страшно, поскольку деньги старого образца ввозятся на Монетный двор с одной-единственной целью — быть уничтоженными! И не будет никаких кривотолков! А на грузовик, охраняемый войсковым эскортом, никто не рыпнется, ибо нет дураков умирать даже за миллион…

Когда в квартире наступила тишина и в ней раздавался лишь скрип хромовых сапог Червонца, Слава подумал, что не так уж много нужно для того, чтобы заразить банду идеей. Достаточно обладать навыками организатора и чуть-чуть разбираться лучше остальных в правилах государственного устройства.

— Мы будем брать машину со старой наличностью, — жестко, словно приказал, бросил Червонец, наклонившись над столом так, что тот скрипнул.

— Я хоть и не пальцем деланный, но я не понимаю, зачем нам нужно лавэ, которым через два месяца можно будет подтирать задницу, — пробурчал Сверло, доставший из кармана ватника «ТТ» и начавший его разбирать для чистки. — Я бы понял, если бы ты сдуру предложил атаковать броневик с солдатами. Так хоть какой-то смысл просматривается. Сдохнем все как один в борьбе за это, но хотя бы будем знать, за что именно. А получать очередь из «ППШ» за бумажки с портретами дедушки Вовы… Быть может, ты хочешь их потом вырезать, сделать значки и продавать по двадцать копеек за штуку пионерам?

— Твой папа, Сверло, наверное, так бы и сделал. Но я, который зачинался не в пьяном угаре, мыслю совершенно иначе. Два месяца! Что можно сделать за два месяца? Скажи, пан Домбровский… Меня плохо понимают. Быть может, сын уважаемого в России вора объяснит лучше меня?