Книга Портрет миссис Шарбук - Джеффри Форд

Работал я быстро, обнаружив у себя запас энергии, который дал о себе знать за столом. Наконец я встал и чуть отошел от листа, чтобы обозреть историю миссис Шарбук, переложенную мной в карандашные наброски. Как на старинных иллюстрациях к житиям святых, где все деяния святого показаны одновременно и в одной плоскости, словно время можно остановить, а историю рассматривать как единичное событие, так и мои рисунки передавали все — от поломанного дивана в кабинете до убийства миссис Лонделл с любовником среди одиноких сосен свихнувшимся кристаллогогистом.

Я подсознательно расположил все элементы этой истории по кругу. Глядя на свое творение, я удовлетворенно улыбался его непреднамеренному, но совершенному равновесию. И только после того, как я, так сказать, погладил себя по головке, мне стало ясно, что в самом центре рисунка, вокруг которого словно бы вращалось все остальное, был маленький кружок, сверкавший незапятнанной белизной. Конечно же, эта пустота сияла там, где должен был находиться портрет ребенка — Лусьеры Лонделл. И взирала на меня.

Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы в очередной раз сетовать на несправедливость судьбы. На сегодня было достаточно и того, что я хоть немного продвинулся на пути исполнения заказа, оставил хоть какие-то росчерки на бумаге. Я положил свой угольный карандаш и отправился в спальню.

Я снял туфли и собрался было уже раздеться, но тут услышал какой-то шум с улицы, словно кто-то ходил по камням у окна моей спальни. Страх, пережитый днем, сразу же вернулся; я встал и застыл недвижно, прислушиваясь так напряженно, что даже уши зашевелились. Я поборол желание опуститься на четвереньки и спрятаться за кроватью, но постепенно чувство злости преодолело ползучую паранойю страха.

«Просто смешно!» — громко сказал я и бросился к окну, решительно отдернул занавеску, но увидел за окном только черноту ночи. Сидя за рисовальным столом, я не отдавал себе отчета, сколько прошло времени. Темнота немного охладила мою решимость, но я все же набрался мужества, отодвинул защелку и распахнул окно.

На меня хлынул поток холодного воздуха, взметнувший занавески.

— Кто там? — крикнул я.

— Ш-ш-ш, — услышал я в ответ. — Пьямбо, это я.

Я сразу же узнал голос Шенца.

— Шенц, черт подери, что ты здесь делаешь? — спросил я.

— Ш-ш-ш, — сказал он. — Тише, Пьямбо. Только шепотом. Мы здесь, потому что не хотим, чтобы нас видели у твоей парадной двери.

— А кто там еще с тобой? — спросил я, понижая голос.

Мои глаза понемногу привыкли к темноте, и я увидел Шенца, который подошел ближе к окну. В пятне света из спальной я хорошо различал его лицо. Из тени появилась еще одна фигура и встала рядом с ним — крупная женщина в длинном черном пальто, с цветастым платком на голове. Я прищурился, чтобы разглядеть ее получше, и понял, что, видимо, нe видел женщины уродливее. Грубые черты лица, поросшего щетиной, и к тому же с усами.

— Хэлло, — сказала она грубоватым голосом. Я ничего не ответил, только отпрянул немного.

— Пьямбо, это наш ключ от склада Оссиака, — пояснил Шенц, указывая на нее.

— Мне казалось, ты говорил о джентльмене.

Шенц тихонько рассмеялся, его спутница улыбнулась.

— Просто он переоделся, — сказал мой друг. — Поздоровайся с мистером Вулфом.

ПАМЯТКА

Стояла холодная безлунная ночь, в воздухе висел легкий туман, от которого вокруг фонарей мерцали ореолы. Пришлось довольно долго идти в направлении к центру — мы с Шенцем по бокам, мистер Вулф посредине, — прежде чем мы добрались до экипажа, который ждал нас на углу Семнадцатой улицы. Мы сели, кучер без слов хлестнул лошадей, и они понеслись во весь опор. В экипаже я увидел две масляные лампы и два лома.

До этого момента никто не сказал ни слова. Нервы мои были напряжены, и я, не в силах больше сдерживаться, прошептал:

— А ваша связка с отмычками при вас, мистер Вулф?

Шенц, сидевший рядом со мной, толкнул меня локтем под ребра. Я повернулся, и он покачал головой, молча укоряя меня за несдержанность.

— Никакой связки отмычек у меня нет, — сказал Вулф. — Я и есть сама связка.

Он выставил перед моим лицом руку с растопыренными пальцами. Это была довольно плотная пятерня с похожими на сосиски пальцами с остро заточенными длиннющими ногтями. На самых кончиках ногти мизинца и безымянного имели зазубринки, на большом пальце были заточены в форме трехдюймовой шляпной булавки, а вырезы на ногтях указательного и среднего подходили под боровок замка.

Он сложил пальцы в кулак, выставив большой палец в сторону.

— Этот я называю Памятка, — сказал он, другой рукой поправляя на себе платок. Я бросил взгляд на его вторую руку в поисках таких же ногтей-отмычек, но, насколько мне удалось разглядеть, на ней ногти были обычные, коротко подстриженные.

— Один раз я сунул этого малютку в ноздрю одному типу — аж мозги ему пощекотал. Он не смеялся, но зато посмеялся я. После того он меня больше не беспокоил. Последнее, что я о нем слышал, он отказывался от пищи, стал настоящим скелетом и считал звездочки на небе. — Вулф резко убрал руку и облизнул кончик Памятки. — Мне кажется, я до сих пор чувствую вкус его первого поцелуя, — сказал он и разразился лающим смехом.

— Веди-ка себя прилично, Вулф, — сказал Шенц.

— Прощу прощения, сэр, — сказал Вулф и, как получивший замечание мальчишка, сжался на своем месте.

Выйдя из экипажа с ломами и фонарями и пройдя еще два квартала на юг в направлении Фултон-стрит, мы наконец-то добрались до склада с белым кружком над дверями. Как и предугадал Борн, буква повыцвела, но все еще оставалась вполне разборчивой. Здание было кирпичным, одноэтажным, с двумя закопченными окнами по фасаду. На скобах, прибитых к огромной дубовой двери, висел насквозь проржавевший навесной замок.

Вулф едва прикоснулся к этому древнему приспособлению, как замок оказался в его руке.

— Иногда на эти старинные штучки тратишь чуть больше времени, — сказал он, распахивая дверь. Петли завыли, как баньши[36], и мы еще целых пять минут, прежде чем войти, ждали, поглядывая то в одну, то в другую сторону улицы. Когда мы вошли и я закрыл дверь, петли снова жалобно застонали. Мы оказались в темноте. Шенц чиркнул спичкой, зажег два фонаря, отрегулировал фитили, чтобы уменьшить яркость, и протянул один из фонарей мне. Он светил снизу, отчего в лице моего коллеги появилось что-то воистину сатанинское. Фонари рассеивали темень лишь на несколько футов, но я прищурился, и вокруг меня стали проступать ряды полок, сооруженных из железных лесов и досок.

— Посмотрим, что тут есть, — сказал Шенц.