Книга Зимний сад - Адель Эшуорт

Томас понял намек. Закинув ногу на ногу, он откинулся на спинку стула и взглянул Мадлен прямо в глаза.

– Где вы так хорошо выучили английский? Мадлен помедлила с ответом.

– Вы пытаетесь перевести разговор на другую тему, потому что проигрываете?

Томас покачал головой:

– Я никогда не проигрываю, мадам Дюмэ. Просто я подумал, что пришло время побольше узнать друг о друге. – И, выдержав эффектную паузу, он добавил: – Вы со мной согласны?

Мадлен колебалась, и Томас понял: вопрос застал ее врасплох.

– Английскому меня обучил мой близкий друг. По моей просьбе, – ответила она наконец.

– Близкий друг?

Мадлен закинула руку на спинку дивана и, устроившись поудобнее, молча кивнула. На ее очаровательном личике появилась улыбка: казалось, она погрузилась в приятные воспоминания.

– Его звали Жак Гренье. Он был сыном очень богатого французского графа, но отец от него отказался. Талантливый поэт, певец и актер, Жак принимал во мне живейшее участие. И он... Можно сказать, он научил меня жизни.

– Отец отказался от него, потому что он стал актером?

– Совершенно верно, – кивнула Мадлен.

– И он был вашим любовником, не так ли? – сказал Томас ровным голосом, хотя в груди его бушевало пламя.

Томас и до этого знал о Жаке Гренье, но сейчас почему-то испытал приступ ревности. Действительно, почему?.. Ведь для него все это не новость.

Мадлен несколько секунд молчала. Но видимо, решив ничего не скрывать, снова кивнула:

– Да, он был моим любовником. Моим первым любовником. Мне было пятнадцать лет, когда он меня соблазнил. Мы прожили вместе почти шесть лет, из них любовниками были три года. И он был настолько добр, что обучил меня английскому. Жак был весьма образованным человеком и по-английски говорил очень неплохо.

– А почему вам захотелось выучить этот язык? – спросил Томас (впрочем, он прекрасно знал, что ответит Мадлен).

Она внимательно посмотрела на него – то ли удивляясь его любопытству, то ли раздумывая, стоит ли отвечать. Наконец едва заметно кивнула и пробормотала:

– Что ж, об этом придется рассказать... Дело в том, что мой отец был англичанином, капитаном Королевского флота. Он умер от холеры в Вест-Индии, когда мне было двенадцать лет. Я видела его всего четыре раза. И каждый раз – очень короткое время. Но воспоминания об отце – самое дорогое, что у меня есть. Как-то раз он сказал мне, что хотел жениться на моей матери, когда узнал, что она беременна мной, но она и слышать об этом не хотела. Мать всегда была эгоистичной и расчетливой женщиной и презирала отца за все – за то, что он англичанин, и за то, что он мягкий, покладистый, добрый, за то, что он ветеран войны, награжденный орденами и медалями, и за то, что происходил из небогатой, хотя и весьма уважаемой семьи. Тяжко вздохнув, Мадлен сложила руки на коленях и уставилась на пламя в камине.

– Я не вполне уверена, – продолжала она, – но мне кажется, он был ее любовником очень недолго. Отец тогда служил где-то на средиземноморском побережье, а мать гастролировала там со своей труппой. Очевидно, роман их был бурным, но непродолжительным. Он говорил, что очень любил мою мать, однако она это отрицает. Мать пристрастилась к опиуму, к тому же она всегда была весьма посредственной актрисой. И обращалась со мной как со своей служанкой. Таскала меня за собой из одного театра в другой, отдавала мне различные приказания... и совершенно меня не любила. Мать считала меня чопорной, самодовольной англичанкой, каковой я, в сущности, и являлась – ведь мой отец был англичанином! И в то же время она запрещала мне даже упоминать о моих английских корнях и не разрешила поехать в Англию, чтобы познакомиться с родителями отца.

Мадлен снова умолкла, и Томас понял, что она отдалась воспоминаниям. Он тоже молчал, хотя и опасался, что Мадлен, заговорив, сменит тему. Оказалось, что она взяла паузу лишь для того, чтобы собраться с мыслями. Минуту спустя Мадлен с невозмутимым видом продолжила свой рассказ:

– Я узнала о его смерти только через год после того, как это произошло, да и то случайно – нашла письмо от родственников отца в кармане маминого платья. В письме подробно описывались обстоятельства его смерти. Похоже, мать просто забыла показать мне письмо – слишком уж эгоистичной она была, всегда думала только о себе. Когда Жак прочитал мне это смятое письмо... Когда я узнала, что моего дорогого отца уже больше года нет в живых... В общем, именно в тот момент я решила, что стану сама себе хозяйкой. Поскольку мать терпеть не могла англичан, я хотела забыть о том, что наполовину француженка. Отец очень любил меня и хотел сам меня воспитать, вот я и сказала себе: «С этого момента я – англичанка». Разумеется, мне следовало выучить родной язык отца, и я в конце концов добилась своего – учила английский сначала с Жаком, потом самостоятельно. Учила усердно и без устали. К сожалению, я до сих пор никак не могу избавиться от акцента. Зато я прекрасно знаю Францию, и это очень мне сейчас помогает. Теперь, когда я нахожусь на службе у англичан... Знаете, Томас, теперь я чувствую, что действительно приношу пользу. – Мадлен тяжко вздохнула и добавила: – Возможно, это глупо, но у меня именно такое ощущение.

– А как вы связались с этим Гренье? – сквозь зубы процедил Томас. – Вы, кажется, сказали, что вам в то время было пятнадцать?

Мадлен кивнула и снова вздохнула. И Томас вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется подойти к ней и заключить ее в объятия.

– Да, мне было пятнадцать. Я познакомилась с ним в Каннах во время постановки музыкальной пьесы, наделавшей много шуму. Он играл коммивояжера и пел, а я была его костюмершей – помогала ему одеваться для роли. И в конце концов начала не только одевать его, но и раздевать. Но стала я его любовницей вовсе не для того, чтобы изучить язык. Он сам предложил мне заняться английским. Предложил до того, как мы стали близки.

– Но вы же в то время были совсем еще девочкой.

– Да. И ужасно наивной.

Томас поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Потом спросил:

– А вы любили его?

Сердце его бешено колотилось, но он не выдал себя.

Часы на каминной полке пробили десять, и Мадлен, посмотрев на них, почему-то улыбнулась. Затем снова обратила взгляд на собеседника:

– Томас, слишком много личных вопросов для всего лишь одной партии в шахматы. По-моему, вы пытаетесь меня отвлечь, потому что боитесь, что я вас обыграю.

– У вас чересчур живое воображение, мадам, – заметил Томас, делая вид, что шокирован ее словами.

Запрокинув голову, Мадлен весело рассмеялась. Потом вдруг резко наклонилась, так что частично открылись груди в глубоком вырезе ее платья, и пристально посмотрела на Томаса.

– Ваш ход, мистер Блэквуд, – сказала она с улыбкой.

Томас почувствовал, что обливается потом. Однако заставил себя не смотреть на груди Мадлен – нельзя было показывать ей, какую власть она над ним имеет. Во всяком случае, пока.