Книга Смерть белой мыши - Сергей Васильевич Костин

Я сунул документы в бумажник, парик в сумку и закрыл ячейку. Через какое-то время ее откроют, и мои американские доказательства, что я — это я, перенесут в более надежное место. Вполне возможно, этот человек сейчас наблюдает за мной. Вряд ли это вон тот высокий худой паренек с аккуратной бородкой, с которого можно писать портрет Раскольникова — на чем сегодня можно завербовать интеллигента-романтика? И не те две тетушки, одетые, несмотря на начало сентября, в яркие лыжные куртки и ожидающие свой паром с грудой целлофановых пакетов.

Нет, как все-таки некоторые люди радуются концу лета! Я-то борюсь с наступлением зимы всеми силами: до первых настоящих холодов хожу в пиджаке, а то и на солнышке — без него, что часто заканчивается простудой. И так же при первых, пусть даже чисто календарных признаках весны я решительно отправляю теплую одежду в шкаф — что тоже иногда заканчивается болезнью. Но — этот сдвиг сознания у меня с детства — я думаю, что зима отпускает нас, наконец, жить под солнцем лишь благодаря таким, как я — тем, кто сначала приближает, а потом задерживает лето. В любом случае, никто не может доказать обратного, поскольку мы — я и такие, как я, — от своих правил отступать не собираемся. Так же — естественно, совсем на другом уровне, — монахи молятся о спасении всего мира, и, возможно, эта планета существует еще исключительно благодаря их молитвам. В любом случае, и здесь обратное недоказуемо. Но это я так говорю, впустую, все, что приходит в голову. Просто обороняюсь от окружающей депрессии.

Мне необходимо было найти адрес этого Юкки Порри. Названия его турагентства Анна не помнила — а может, и не знала, — так что искать его нужно было по домашнему адресу. Я спросил в справочном бюро, нет ли у них телефонного справочника, и милейшего вида русоволосая девушка в белой официальной блузке под кофтой грубой домашней вязки (подарок любящей бабушки?) выложила на прилавок компьютерную клавиатуру и повернула ко мне монитор.

— Справитесь сами? — спросила она с обезоруживающей улыбкой. — Видите, сколько у меня народу?

Народу за мной было два человека, да и то пришедших вместе, но я этому был только рад. Зачем сообщать чужому человеку, кто именно мне нужен?

Поисковая машина была, естественно, на финском, но и, естественно, с возможностью перейти на английский. Юкк Порри в адресной книге было двое, что задачу упрощало. Первый был дома и любезнейшим образом объяснил мне на приличном английском, что его специальность — интернет-торговля и что если мне срочно понадобится «виагра», он готов сбросить мне на мобильный ссылку; доставка в течение четырех часов. По второму номеру ответила женщина. Она была в восторге, что турагентство ее мужа уже рекомендуют своим знакомым — а моя легенда была именно такая. Я аккуратно, по буквам, записал бесконечное название улицы и телефон. «Нет-нет, — заверила меня дама, — вам даже не нужно искать такси, это в десяти минутах ходьбы от порта, за сквером с красной церковью! Если, конечно, у вас есть зонтик — надо же, такой ливень!» Зонтик у меня был.

Когда вы настроены мрачно, и люди вам попадаются навстречу сплошь мрачные. Старые, молодые, мужчины, женщины — все сосредоточенные, с внимательными тревожными глазами, шагающие упругой походкой к намеченной цели. Даже финские дети в ярких разноцветных курточках не кричат, не бегут рядом вприпрыжку, а степенно следуют за родителями, не нарушая размеренности жизненных установлений.

И вдруг — о чудо! — на площадь высыпает стайка темнокожих парней. Это не афроамериканцы, а какие-то арабы, нубийцы или жители Сахары. Могут выходцы из Африки приехать в Финляндию как туристы? Маловероятно, да? Да и колоний у Финляндии никогда не было, так что нынешнему поколению не приходится платить за грехи предков. Но вот они, громко смеющиеся, бегающие друг за другом по всей площади, что-то весело кричащие чинным финским девушкам. Один из парней посмотрел мне прямо в глаза и крикнул что-то гортанное. Я истолковал его слова так: «Эй, брат! Ты чего такой кислый? Радуйся жизни — все же хорошо!» Я улыбнулся и помахал ему рукой. И вправду, чего мне киснуть?

К тому же, как скоро стало ясно, я был несправедлив к Хельсинки — в нем есть своя прелесть. Она в вылезающих повсюду на поверхность розовых и серых гранитных скалах. Это не острые, индустриально сколотые каменные стены, сквозь которые вы проскакиваете на машине или на поезде в местах, где проще было взорвать, чем объехать. Нет, это как застывшая в самых причудливых формах живая лава. Но не пугающая необузданной силой стихии, а одомашненная, уютная, обстроенная домами, обсаженная травой и деревьями, сама покрывшаяся в углублениях сочным зеленым мхом с тоненькими рыжими семенными столбиками, а в выемках поглубже залитая, как аквариумы, прозрачной дождевой водой. Я обогнул как раз такое, полное почти чувственных изгибов, выплескивание из земных недр и, обходя лужи, поднялся к узкой мощеной улочке. «Через сквер направо, еще раз сразу направо, и первая улица налево». Точно — Тарккампуйянкату, сверился я по своей бумажке, даже и не пытаясь произнести это название вслух.

Здание было старым — где-то середины XIX века, однако двери, окна и меблировка за ними — из алюминия, стали, стекла и пластмассы. У каждого свои представления о прекрасном! Звонка на двери не оказалось, да в нем и не было нужды: в рабочее время в небольшом офисе работало двое — румяная женщина лет сорока пяти и юноша с такой же бородкой разночинца, как и тот, на морском вокзале. Я даже на секунду нахмурил брови — они были подозрительно похожи. Только вряд ли тот, первый, сумел бы так быстро переодеться.

Юкка Порри, вышедший из своего отдельного кабинета, оказался, как минимум, шестидесятилетним, но крепко сколоченным и в хорошей физической форме. Из тех, кто без труда уложит полдюжины молодых парней, если тем придет в голову безумная мысль напасть на него в темной аллее парка. И из той породы людей — а я с момента прибытия постоянно приглядывался к финнам именно с этой мыслью, — кто сумел надрать задницу красноармейцам зимой 1940 года. Голова у Юкки была квадратная, руки размером с огородный рыхлитель, цвет лица цветущий, зубы немного кривые, но явно свои, хотя бы большей частью. Моя рука утонула в его огромной ладони, но пожатие было бережным, как если бы этот Порридж догадывался, что, отвлекшись, без труда может переломать чужие кости.

Мне тут же был принесен кофе, и я без долгих церемоний изложил свою версию. Украинский бизнесмен по делам в Финляндии хотел бы заодно посетить и Эстонию, куда судьба его пока не заносила. На пару дней: время — деньги! У них же есть привилегированный партнер в Таллине?

— У нас там не партнер — свой представитель. Встретит вас, поселит, покажет город и, — тут Юкка подмигнул, — и места, где вы сможете развлечься безо всякого риска.

— Эта сторона знакомства со страной меня как раз привлекает меньше всего, — сухо ответил я. — Мне интересна культура, история и, — ведь на Анну пытались напасть чуть ли не подростки, — то, как живут и ощущают мир молодые эстонцы.

— Я могу приставить к вам кого-то не старше двадцати. Юношу, если вы предпочитаете.

На этот раз Юкка не подмигнул, но мне теперь уже казалось, что этот эксплуататор человеческих пороков имел в виду именно один из них. Я придал своему лицу вежливо-официальное выражение.