Книга Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я бы хотел быть гладиатором и исполнить для неё желание, – проговорил Постум, разглядывая свой опустевший кубок. – Но нынче гладиаторы не исполняют желания.
– Исполнить для неё желание! – передразнила Туллия. – Все её желание – чтобы её поскорее кто-нибудь трахнул. Это же видно с первого взгляда.
– Ты император, – напомнила Хлоя. – Ты тоже можешь исполнять желания. И потом, ты исполнил сегодня её желание. Ты спас этих двоих – Корва и Муция. А она даже тебя не поблагодарила.
Неожиданно лицо Постума помрачнело. Он попытался рассмеяться. Но не получилось. Он в ярости швырнул кубок на пол и вскочил. Все смотрели на него с изумлением.
– Надоело! – крикнул он. – Все надоело! И вы все – тоже!
И он выбежал из триклиния.
– Ну вот, испортили такой великолепный пир, – вздохнул Кумий.
Очутившись в коридоре, Маргарита закричала и закрыла лицо руками. Она даже топнула несколько раз, но это мало помогло.
– Я дура, дура, я знаю! А они подлецы. Но они умные. И меня презирают. Потому что умнее меня. А я вела себя, как дура! Видела, понимала, что глупо…
Философ погладил её по голове:
– Да, пожалуй, не слишком умно. И ты была несправедлива. Во всяком случае, сегодня. Август спас ребят, за которых ты просила. Корв и Муций на свободе.
– На свободе? Их не убили?
– Нет. Разве ты не знаешь?
Она отрицательно покачала головой.
– Мне никто не сказал. Всем на меня плевать. – Она всхлипнула и принялась внимательно разглядывать кессонный потолок, украшенный позолотой. Так легче не дать слезам пролиться. – И… как он их спас?
Философ улыбнулся:
– Постум вышел на арену вместе с преступниками. Исполнители проиграли. Приговорённых к арене освободили. Всех.
Она помолчала, потом виновато глянула на Философа:
– Я должна была его благодарить?
– Было бы неплохо.
– Как? Вернуться в триклиний и… Нет! Не могу! – Она затрясла головой. – В другой раз. А сейчас – к себе в карцер. Только там мне и место. Даже Кумий меня презирает. А мне так нравятся его книги.
– Ты преувеличиваешь – и свою глупость, и чужое презрение, – покачал головой Философ. – Все не так уж плохо к тебе относятся. Кстати, можно задать тебе один вопрос?
– Да сколько угодно. Ты – сколько угодно!
– Помнишь свою настоящую мать?
Маргарита задумалась, потом затрясла головой:
– Нет. Только то, что было после. Помню, меня держали в какой-то комнате взаперти. Старуха приносила поесть, потом учила меня читать и давала какие-то книжки. А когда я неправильно отвечала, отнимала печенье. Помню… я сидела одна и мечтала, что вырасту и стану полководцем. Да, полководцем, и буду скакать на коне и вести легионы в атаку. Император наградит меня венком. У меня будет много друзей. Смешно. А потом меня удочерили.
– Откуда ты знаешь, что твоё родовое имя Руфина?
– Меня так звали всегда. И кажется, что так называла меня мама. Её не помню, а что она так меня называла – помню. Такое может быть?
– Все может быть. И сколько тебе лет?
– Не знаю точно. Но лицей я закончила в этом году.
Выходило, что семнадцать. Но Философ был уверен, что Маргарита старше. Возможно, она пошла в школу гораздо позже.
– Ты можешь достать для меня бумагу и стило? – неожиданно спросила она.
– Хочешь послать кому-нибудь письмо?
– Нет, хочу написать библион.
– О чем, если не секрет?
– Не о чем, а о ком. Об Элии. – Ответ был более чем неожиданным.
– Ты его хорошо знаешь? – Философ отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
– Совсем не знаю. Но это неважно. Буду писать только для себя. Если Постум или Туллия прочтут – я умру. Никому не покажу. Никому. Только тебе, может быть, дам почитать.
– Ну что ж, постараюсь достать для тебя бумагу. Должно интересно получиться.
Тут их наконец нагнал Гет. Сразу стало понятно, почему змей так задержался, – в хвосте он держал бутылку вина, в пасти – поднос с тем самым бисквитным тортом, который не хотел давать ему Постум.
– М-м-г-г… – промычал Гет.
– Что он говорит?
– По-моему, он просит взять у него бисквит, – предположил Философ.
Маргарита вынула из пасти змея поднос с тортом.
– Не бойся, девочка, я обеспечил нам десерт. И мы с тобой отлично поболтаем. Я обожаю слушать обличительные речи про Бенита и сенаторов. От этого у меня как минимум в два раза повышается аппетит.
– Тогда я пойду принесу корзину с ветчиной, сыром, булками и фруктами, – предложил Философ. – Потому что девочка может обличать Бенита всю ночь напролёт.
– О, какая восхитительная ночь меня ждёт! – закатил глаза Гет. – Последний раз я испытывал подобное наслаждение, когда предавался Венериным забавам с гением Палатина.
– Разве гении занимаются сексом? – изумилась Маргарита и покраснела.
– А как же! – обиделся Гет. – Только мы стараемся не заводить потомства.
– Почему?
– Потому что рождаются обыкновенные змеи, и к тому же страшно ядовитые. Но обличительные речи в адрес Бенита куда лучше Венериных забав. Особенно если Философ сдержит обещание и принесёт корзину с едой.
– Почему ты не сказал мне, что Постум спас Корва и Муция? – напустилась на змея Маргарита.
– Не сказал? Неужели? А ведь правда, не сказал. Неужели склероз? М-да… Это ужасно. Надо есть поменьше жирного и отдавать предпочтение овощам!
Маргарите вдруг захотелось вернуться назад в триклиний и поблагодарить императора. И извиниться, и…
Но что-то мешало. Гордость или… Или, может быть, взгляд Туллии?
Маргарита не вернулась.
Порция так и не встретила Понтия в тот день. Надо сказать, что о встрече с ним они и не договаривались. Но в Колизее Порция случайно заметила красотку из новой, очень странной компании сына. Порция видела их несколько раз: черноволосую экстравагантную особу лет двадцати и ещё каких-то ничем не примечательных юнцов. Что делает в этой компании сорокалетний Понтий, Порция понять не могла. А Понтий не спешил отвечать на её вопросы. Любой разговор тут же превращался в ссору, в ответ на самый деликатный вопрос – взрыв эмоций и поток обвинений.
Она не понимала, что происходит. Её мальчик мог бы сделать неплохую карьеру, учитывая положение Порции. Она стояла достаточно близко к Бениту, чтобы помочь ему получить должность квестора или даже претора. Сколько раз она говорила ему об этом! Но он пропускал её слова мимо ушей. Теперь он водится с какими-то молокососами, пьёт и живёт неизвестно на что. И чуть что, орёт: «Плевать на твоих фекальных квесторов!» Ведёт себя так, будто ему все ещё двадцать. Дождётся, что его вышлют за сотый милеарий.
