Книга Туман над Парагон-уок - Энн Перри

— Ты не ожидал? — она повторила недоуменно. — Ты хочешь сказать, что ты там был?

Он вытер лицо и посмотрел на нее из-за полотенца.

— Не для того, чтобы узнать что-то… просто… потому что мне хотелось пойти.

У Шарлотты в горле застрял комок, к глазам подступили слезы. Как же она не заметила мужа? Была занята, наблюдая за другими и думая о том, как она выглядит в платье тетушки Веспасии…

По крайней мере, у гроба Фанни точно был один человек, который горевал из-за ее смерти; кто-то, кому было жаль ее.

У Эмили не было никого, с кем бы она могла поделиться своими чувствами. Тетя Веспасия считала неправильным говорить на такие темы. Это может повлиять на ребенка, он может родиться слишком меланхоличным, говорила она. А Джордж совсем не желал говорить об этом. Фактически он даже изменил свой распорядок, чтобы избегать разговоров.

Остальные же люди на Парагон-уок, казалось, решили полностью забыть об этом событии, как будто Фанни просто уехала на праздники и ожидается назад с минуты на минуту. Они вернулись к своей обыденной жизни, насколько это позволяли им обстоятельства, — разве что продолжали носить траурную одежду, как будто надевать что-то еще было бы бестактным. Между ними словно возникло негласное соглашение, что столь неприличная смерть делает обсуждение похорон или напоминание о них вульгарным и даже оскорбительным.

Единственным исключением был Фулберт Нэш, который всегда получал удовольствие, оскорбляя других. Он мог сказать нечто коварное и провокационное практически о любом человеке. Фулберт не говорил ничего определенного, ничего такого, что можно было бы оспорить, но внезапно покрасневшие лица людей выдавали их, когда он попадал в цель, — например, намекнув на их давние секреты. У каждого человека есть что-то, чего он стыдится или, по крайней мере, хотел бы держать в тайне от соседей. Может быть, секреты эти были не столько опасными, сколько просто глупыми? Но никто не хотел, чтобы над ними смеялись, и некоторые были готовы пойти на что угодно, лишь бы только избежать нападок Фулберта. Насмешливый намек может быть так же смертельно опасен для общественного статуса человека, как и прямое обвинение в действительных грехах.

Через неделю после похорон был ясный жаркий день, и Эмили наконец-то решила поехать и спросить Шарлотту открытым текстом, что делает полиция. Уже было задано много вопросов, в основном слугам, но Эмили до сих пор не слышала о том, чтобы кого-то начали подозревать или, напротив, с кого-то сняли все подозрения.

За день до поездки Эмили послала Шарлотте письмо, чтобы предупредить ее о своем визите. Надев прошлогоднее муслиновое платье и усевшись в экипаж, она приехала на место, где попросила кучера подождать ее за углом два часа, а затем вернуться за ней.

Эмили обнаружила Шарлотту, занятую в ожидании сестры приготовлением чая. Дом показался ей меньше, чем она помнила раньше, ковры — старее; но чувствовалось, что дом обжитой, уютный; в нем царил приятный запах полированной мебели и роз. Эмили удержалась от вопроса, куплены ли розы специально к ее приезду.

Джемайма сидела на полу, что-то воркуя про себя, и строила готовую развалиться башню из разноцветных кубиков. Слава богу, кажется, она будет походить больше на Шарлотту, чем на Питта!

После обычных приветствий, которые на этот раз звучали очень искренне — последнее время Эмили все более и более ценила дружбу с Шарлоттой, — они перешли к новостям с Парагон-уок.

— Никто сейчас даже не говорит об этом, — сказала Эмили, все более возбуждаясь. — Во всяком случае, не со мной. Как будто ничего не происходило! Это похоже на общую трапезу, за которой кто-то издал неприличный звук; минутное неловкое молчание — и все начинают говорить снова, немного громче, чем раньше, чтобы показать, что они ничего не заметили.

— Говорят ли об этом слуги? — Шарлотта занималась чайником. — Они обычно обсуждают все в своем кругу. Причем дворецкий обычно не в курсе этих пересудов. Мэддок, например, никогда ничего не знал об этом… — Ей живо припомнился их дом на Кейтер-стрит. — Зато стоит только поспрашивать кого-нибудь из служанок, и она все тебе расскажет.

— Мне никогда не приходило в голову расспрашивать служанок, — заявила Эмили. Это прозвучало глупо. На Кейтер-стрит она болтала со служанками, не дожидаясь, пока Шарлотта напомнит ей об этом. — Старею, наверное. Мама никогда не знала и половины того, что знали мы с тобой. Прислуга ее боялась. Может, и мои служанки боятся меня? И потом, они в ужасе от тетушки Веспасии.

В это Шарлотта могла поверить. Титул обычно производил большое впечатление на слуг — даже большее, чем на людей, которые карабкались по социальной лестнице, чтобы заполучить этот титул. Бывали, конечно, и такие слуги, которые видели за внешним лоском своих хозяев всю их простоватость и недостатки. Однако эти слуги были обычно не только понятливыми, но знали, что для их же пользы будет лучше не показывать свою понятливость. И еще они всегда были преданны. Хороший слуга относится к своим хозяевам почти как к продолжению самого себя, как к знаку своего собственного статуса в общественной иерархии.

— Да уж, — фыркнув, произнесла Шарлотта. — Попробуй расспросить свою горничную. Она видела тебя без корсета и с растрепанными волосами и вряд ли боится тебя.

— Шарлотта! — Эмили стукнула по лавке кувшином с молоком. — Ты говоришь возмутительные вещи! — Действительно, сказанная фраза была не очень приятным напоминанием, особенно в связи с ее растущим весом. — По-своему ты такая же гадкая, как и Фулберт! — Она резко выдохнула; затем, когда Джемайма начала хныкать от резких звуков, развернулась и подняла ее, мягко покачивая на руках, пока Джемайма снова не загулила. — Уже мне этот Фулберт… Он ходит по домам, внушая людям страх, намекая на их прошлые грешки. Не то чтобы он обвиняет их, но они прекрасно понимают, что он имеет в виду. А про себя, внутренне, он все время потешается. Я знаю, Фулберт такой.

Шарлотта заварила чай и накрыла крышкой. Угощение уже стояло на столе.

— Ты можешь опустить ее, — она указала на Джемайму. — Она будет в порядке. Не балуй ее, или она захочет быть на руках все время… О ком он такое говорит?

— Обо всех. — Эмили послушалась и вернула Джемайму к ее кубикам. Шарлотта дала девочке кусок хлеба с маслом, и та с удовольствием его взяла.

— Всем об одном и том же? — с удивлением спросила Шарлотта. — Кажется немного бессмысленным.

Они не начинали есть, ожидая, пока заварится чай.

— Нет, всем говорит разное, — ответила Эмили. — Даже Фебе! Ты можешь себе вообразить? Он намекнул, что Феба совершила что-то такое, чего она стыдится, и что в один прекрасный день весь квартал узнает об этом. Кто более безобиден, чем Феба? Временами, конечно, она бывает страшно глупа. Меня часто удивляло, почему она никогда не противоречит Афтону. Должно же быть что-то такое, что она могла ему высказать! Бывают случаи, когда он становится диким зверем. Я не имею в виду, что он ее бьет или нечто в этом роде… — Эмили побледнела. — По крайней мере, господи, я надеюсь, что нет.