Книга Большое кольцо - Фридрих Незнанский

Конечно, Турецкий помнил Джамала. Огромный, рыхлый, лысый… Они со Славкой его называли грязным ишаком. И такая кличка, в общем, не расходилась с сутью данной личности, прости, Господи, за слово «личность».

— А я как-то и не подумал! — слегка растерялся Турецкий.

— А ты и не мог подумать. Ты же был уверен, что он «загорает». А я некоторых вещей стараюсь не афишировать. Нет, Саня, тут он оказался непричастен.

— Кто же тогда причастен?

— Правильный вопрос. Видимо, по этой причине и приставил меня Костя к тебе. Кто-то ж из нас двоих должен думать, верно? — сказал без всякой издевки, как об очевидном. — А друг мне ваш Питер или не очень — дело второстепенное.

— Ты забыл, Славка, основную реплику Кости! Не помнишь разве, что он сказал? А сказал он следующее: передай своему приятелю Вячеславу, что жуликов искать никто за него не станет. Совсем их распустил, понимаешь, а нам обещаний тут всяких надавал, вот пусть теперь сам же с угонщиками и расправляется. И расхохотался. Причем смех его я назвал бы отчасти даже издевательским. Это помимо сарказма, иронии, типичной Костиной язвительности, не знаю уж, право, как еще назвать…

— Сейчас это не играет ни малейшей роли, — небрежно отмахнулся Грязнов. — Можешь не изгаляться над старым товарищем… Но слушай дальше. Итак, поняв наконец, что ты с командой Дениски отправился, вопреки данному тебе Костей заданию, заниматься, скорее, личными делами, нежели общественными, я решил, что надо спасать положение и приоткрыл свои личные краны… Так знаешь, чем занимается Джамал?

— Странный ты человек, ну откуда?

— Он уже не два, как раньше, рынка держит, а добрый десяток. В том числе и Царицынский, и Лефортовский, и… и прочие. И на кольце большие для себя перспективы видит. Поэтому мне показалось, что наша беседа с ним могла бы представить взаимный интерес. Помнишь вечный принцип всех спецслужб мира? Враг не должен знать, что мы знаем, что он знает, что мы знаем! Спросишь, к чему я? А к тому, что когда на Джамала наезжают чужие братаны, те же таганские или какие-нибудь другие, они подставляют, компрометируют в первую очередь именно его. К примеру, в моих глазах. Если я ему напоминаю — не наглей! — он же и не наглеет. Я ему говорю: у тебя бизнес, ты хочешь его лишиться? Он не хочет. Он в курсе, что я все про него понимаю. Но вдруг мое место займет кто-то другой?! С другими взглядами? Что совсем не исключено. Вот ведь какая логика! А теперь и ты, Саня, вправе задать мне вопрос: почему моя реакция на твоих наезжал, или подставлял, как тебе угодно, была столь спокойной? А потому, что Джамал, насколько мне известно, уже и сам обеспокоен ситуацией. И его сборная, «мусульманская», команда, которую он, между прочим, держит крепко, — Грязнов показал свой сжатый, поросший рыжими волосками кулак размером с небольшую кувалду, — народ достаточно жестокий, клановый, хотя, по идее, они должны бы сидеть тихо и, как в том анекдоте, нейтралитет в руках держать. Но когда возникнет вдруг ма-аленькая такая войнушка, мы и среагировать не успеем, как очередная новоявленная братва просто перестанет существовать. А мы никогда и не успеваем, понимаешь? И если теперь я говорю Джамалу, что мне надо знать то-то и то-то, он отлично понимает, что мне действительно надо это знать. Ибо в моем знании заложена отчасти и гарантия их собственного спокойствия. Но пока они еще только озабочены, а конкретной опасности для себя не видят, почему я должен волноваться? Объяснил?

— Более чем. Очень удобная позиция. Типично генеральская.

— Фиг обидишь!.. Что-то в горле пересохло. И прикажи, пожалуйста, подавать горячее…

3

Нет, все-таки обед был дан не зря!

Грязнов, держа в руках фотографии троих азербайджанцев, дагестанца и чеченца, а также досье на эту пятерку, имел все основания спросить у Джамала, имеют ли они к нему какое-либо отношение, и если да, то какое конкретно? И показал распечатки с видеозаписей из Германии.

Толстый Джамал соврал, что в первый раз этих типов видит. Так бывает, сказал ему Грязнов, когда фотографии кажутся не очень четкими. И достал снимки из муровского архива. Джамал был просто вынужден тут же признать свою ошибку. Попробовал бы только!

Да, он, конечно, знает этих парней. Но они не его, они служат у Муслима. Несколько наводящих вопросов — и Джамал неохотно поведал Вячеславу Ивановичу то, что сам Грязнов теперь с видом явного своего превосходства излагал Александру Борисовичу.

Итак, Муслим Алиев. По некоторым слухам, которые, возможно, распространяет он сам, имеет отношение к большому президентскому клану. Место постоянного проживания — Нахичевань, государство Азербайджан. Профессия — хлопкороб, короткое время занимал пост министра сельского хозяйства республики. Основное занятие — торговый бизнес. Более конкретно — осуществляет поставки плодоовощной продукции в столичный регион России из республик Северного Кавказа, закавказских государств и стран Ближнего Востока и Причерноморья.

— Другими словами, Саня, с каждого апельсинчика или финика, который слопает твоя Нинка, — постарался доходчиво объяснить Вячеслав Иванович, — копеечка или там центик — неважно, падает в карман Муслимчика. Нехило? А теперь прикинь на круг!

Турецкий охотно подтвердил. Но его интересовало совсем другое.

— Да-да, — кивнул Грязнов, — ты хочешь знать, где он находится? Я тоже того хотел. Но Джамал уперся, а я пообещал перетрясти всю его команду, пока не найду тех, кто мне нужен. И он тут же вспомнил. Как он сказал, совершенно случайно. И стал долго извиняться по поводу своей забывчивости. Нет, Саня, он действительно ишак… Знаешь такое Крошкино по Киевской дороге? Это за Внуковом. Так вот, там, примерно в двух километрах от автотрассы, есть богатенький поселок. И когда Муслим появляется в наших краях, а это, кстати, случается довольно часто, самолеты из Баку в Шереметьево-один летают каждый день, он сразу отправляется туда. Но дом со всеми без исключения восточными удобствами и, надо полагать, забавами, в котором он останавливается, как сказал наш ишак, принадлежит официально не Муслиму, а какой-то его дальней родственнице, едва не ставшей десять, или сколько там лет назад, жертвой войны в Карабахе. Тогда, ты помнишь, они прямо-таки заполонили Москву, многие вдруг стали «беженцами», не имея к ним ни малейшего отношения. Как ты сам однажды мне говорил, очевидный результат имперской политики Центра.

— Я так говорил? Смотри, умный, однако… Но, к сожалению, никто не смог понять простой истины — «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…».

— «Отчетный доклад», что ли, вспомнил? Горбачева? — ухмыльнулся Грязнов.

— Большой ты человек, Славка, — покачал головой Александр. — Нет, это Бродский. Только не тот, который художник.

— А, помню, как же! «Ходоки у Ленина»… Еще в школе…

Турецкий почесал макушку, сморщил нос, взглянул на Грязнова:

— Почти, можно сказать, угадал. Только там другой художник, а я имею в виду Бродского, который поэт. И тоже талантливый еврей.