Книга Гилгул - Иван Сербин

— Доик. Через несколько секунд из дома выскочил человечек — низенький мужчина, хрупким сложением больше напоминавший подростка. Глаза его были припухшими ото сна, давно не мытые волосы всклочены. От грязных одежд пахло потом и тленом.

— Мой господин, — раболепно прошелестел мужчина, улыбаясь натянуто и оглядываясь через плечо.

— Слушай меня, Доик, — строго и быстро сказал Исав. — Сейчас ты пойдешь ко мне в дом и скажешь слугам, чтобы дали тебе самого быстрого верблюда. Потом ты поедешь в Иевус-Селим, к Царю Иегудейскому.

— К Царю Дэефету? От волнения мужчина сглотнул. Сухой кадык его испуганно дернулся.

— Ты скажешь ему, что Аннон, Царь Аммонитянский, желая унизить и оскорбить Царя Иегудейского, а с ним и весь народ иегудейский, приказал обрезать Дэефетовым левитам бороды до половины и одежды до чресел. Этим днем Царь Аммонитянский Аннон собирается отправить письмоносцев с грамотами к Царям Рехова, Сувы, Мааха и другим дружественным ему арамеям, желая собрать наемников и напасть на сынов Израилевых. Скажешь: посланники Дэефетовы не могут теперь идти в Иевус-Селим и будут ожидать воли Царя своего в Иерихоне. Они подтвердят сказанное мной. Добавь еще, что среди окружения Аннона есть человек, всегда принимающий сторону правого. Он-то и послал тебя в Иевус-Селим. Ты понял меня?

— Да, мой господин, — закивал подобострастно Доик. — Я хорошо понял тебя.

— Но прежде ты заедешь в Иерихон, найдешь первосвященника Елиама и скажешь ему о двух левитах иегудейских, которых надо оставить до времени.

— Да, мой господин, — поспешно согласился Доик.

— И вот еще что, — Исав нахмурился. — Важно, чтобы о твоей поездке не знал ни один человек. Никто, кроме тебя и меня. И сам ты, вернувшись, забудешь о том, куда и зачем ездил.

— Да, мой господин. — Доик многозначительно замялся. Советник понял, снял с пояса небольшой кошель, туго набитый серебряными сиклями‹Сикль — денежная единица у иудеев. Существовал простой (серебряный, реже золотой) сикль и сикль священный. Священный сикль, в свою очередь, делился на бека (половина священного сикля или один простой) и геры (десятая часть священного сикля или двадцатая часть обыкновенного).›, и бросил его собеседнику. Верность, равно как и молчание, дорого стоит. Тот ловко поймал кошель, сжал в грязной ладони, пытаясь на вес определить сумму своего богатства и одновременно с крысиным восторгом глядя на благодетеля. Тот приказал:

— Поезжай немедленно.

— Да, мой господин, — ответил нищий, торопливо пряча кошель в складках лохмотьев. — Я все сделаю. Исав продолжал стоять, и Доик тоже ждал чего-то, может быть, уточнений или разъяснений, однако советник лишь кивнул головой:

— Иди.

— Да, мой господин, — в очередной раз ответил мужчина и стремглав кинулся вдоль по улице, провожаемый долгим взглядом вельможи. Исав же перевел дух. Честно говоря, он немного побаивался этого скользкого маленького человечка. Вернее, не самого нищего, а его ножа, до смешного крохотного, покрытого пятнами ржавчины. Кто знает, что могло прийти на ум Доику. В прошлом наемник, тот умел ловко обращаться с оружием. Вдруг в его гнилой уродливой голове родилась бы нелепая мыслишка: ударить Исава ножом в живот, вспарывая внутренности, превратив важного советника в обычный воющий комок плоти, катающийся в густой уличной пыли. А потом украсть оставшиеся деньги и оттащить залитое кровью тело, старательно ловящее собственные кишки, в царский дворец и сдать с рук на руки дворцовой страже в ожидании благодарностей от молодого Царя. Это было бы умно. На месте нищего сам Исав, наверное, именно так бы и поступил. Но, хвала Господу, он не на его месте. И теперь должен подумать о сохранении не только собственной жизни, но и богатств. Однако этим можно заняться и завтра. Пока же ему надлежит быть во дворце. Возможно, удастся выяснить, кто же тот странный человек, которого так ждет Царь Аннон. Это должно быть крайне важно, и не только для Аннона, но и для Дэефета. Исав зашагал обратно ко дворцу, размышляя о случившемся. То, что он сделал, казалось самым правильным и разумным в подобной ситуации. Аннон заплатил бы нищему не скупясь даже за одно только предупреждение. Он ненавидел предателей, считая предательство и ложь самыми страшными грехами. Непонятно только почему…»

20 часов 17 минут Саша проснулся от накатившего вдруг грохота и неприятного воя тормозов. Поезд остановился слишком неожиданно, и он, сонный, ничего не понимающий, ударился головой о поручень. Еще висел в вагонной духоте густой запах благовоний, еще слышалось потрескивание уличных факелов и далекая перекличка ночной стражи, но уже сквозь вязкую темноту восточной ночи прорезался яркий электрический свет и залил острой тугой болью глаза, выжимая слезы, нахлынула воцарившаяся в вагоне тишина, нарушенная чьей-то недовольной репликой:

— Ну, приехали, блин. Стоящий на сиденье «кейс» упал, пребольно ударив его по ноге. Оказывается, он уснул, причем сидя. Впрочем, последнее неудивительно. Он проспал четверть часа, и Царь Аммонитянский Аннон, и первый советник Исав, и бывший наемник, а ныне нищий проныра Доик, были всего лишь невероятно красочным сном? «Да, — подумал Саша. — Наверное. Сон. На библейские темы. Странно ли, после живописного рассказа о Лоте и его сверхъестественном спасителе. И после чтива. Как говоривает сосед дядя Миша: „В кассу пошло“. А спать хотелось — нет сил. Глаза закрывались сами собой. Вот тебе и ранняя побудка. Саша вновь раскрыл фолиант на титуле, где крупным черным шрифтом было выведено: „Благовѣствованiе“. Без фамилии автора, зато с длинной подписью внизу: „Москва. Типографiя А. И. Снегиревой. Остоженка, Савеловскiй переулокъ, собств. домъ. 1887“. Может быть, в конце?» Он перевернул книгу, перебросил полтысячи листов. Нет, никаких данных в конце тоже не было. Но на последней странице Саша с громадным изумлением прочел: «Я знаю, они ждут меня. Каждый раз это происходит почти одинаково. Они похожи на птенцов, вылупляющихся из яйца. Скорлупа трескается, потом в ней образуется крохотная дырочка, в которую начинают сочиться голоса… Мне ни разу не удалось увидеть их, но, я чувствую, они всегда рядом…» Саша захлопнул книгу и нахмурился. Это не могло быть совпадением. Просто не могло. Таких совпадений не бывает. Текст книги практически дословно совпадал с разговором, запись которого он просматривал сегодня в больнице. Только здесь отсутствовали вопросы. Вопросы того самого доктора, о котором так нелестно отозвался Потрошитель. Саша вновь открыл книгу на титуле. Да, все верно. Дата печати — 1887 год. Вывод напрашивался сам собой: Потрошитель — лжец. Нет, конечно, он грандиозный актер. Возможно даже, настолько грандиозный, что в момент рассказа сам свято верит в то, о чем рассказывает, но не более. Он переиграл. Обманул сам себя, симулируя сумасшествие. Сумасшедший не стал бы заучивать текст наизусть. Если бы у Потрошителя действительно была шизофрения и он действительно вообразил бы себя Гилгулом, то и рассказ его должен был бы звучать в соответствии с внутренним миром Гончего. Иные выводы, иные представления о жизни, иные взгляды на современные нравы. Все-таки книга была издана в конце прошлого века, а написана еще раньше. Объективно, шизофрения — не «я — это он», как полагает большинство обывателей, а своеобразный симбиоз двух личностей, натаскивание психики реального «я» на воображаемый «скелет» фальшивой личности. И какова бы ни была эта личность, в ней всегда обнаруживаются черты объективного, первоначального «я». Саша принялся листать книгу, сравнивая напечатанный текст с сегодняшним рассказом убийцы о гибели Адмы, Содома, Гоморры и Севаима. И чем дальше, тем сильнее крепла в нем уверенность, что Потрошитель просто-напросто пытается водить их за нос. Он рассказывал книжную историю. Страницы переворачивались с пергаментным шелестом, глава шла за главой: Царь Аммонитянский Аннон, сын Нааса, прямой потомок Лота. И его Первый царедворец — Исав. И маленький человечек с блудливыми глазами мартовского кота — Доик. Страницы отматывали годы. Годы чужих жизней и время всеобщей смерти. До конечной еще почти два перегона, в первый тоннель состав вошел только что. А остановки короткие. Успеет он прочитать хотя бы пару страниц? Знакомое предложение: «Он ненавидел предателей, считая предательство и ложь самыми страшными грехами. Непонятно только почему…» Саше стало холодно. Значит, это все-таки был не сон? Он опустил книгу, вдохнул полной грудью, обвел взглядом вагон. На последней остановке вышли еще двое. Теперь народу осталось совсем мало. Никто не обращал на него внимания. И это было неплохо. Значит, или спал, или спокойно сидел. Не сошел, стало быть, с ума. А может быть, он успел дочитать именно до этого куска и только потом уснул, а проснувшись — забыл, в какой момент его сморил сон? Такое случается. Саша вновь раскрыл фолиант. Перевернул очередную страницу. Читаем, не вдумываясь, как романчик Буссенара. Как приключенческую лажу Берроуза, как псевдоисторические «шедевры» Дюма или супругов Голон. Читаем, пока не домчались до конечной…