Книга Сальтеадор - Александр Дюма

— Ricos hombres! — произнес он, обращаясь к ним и жестом приказывая занять место в его свите — следом за фламандской знатью.

Андалусские сеньоры поклонились и заняли места, указанные королем, с видом людей, вынужденных беспрекословно подчиняться повелению.

Король, шагая впереди всех, направился к Альгамбре, — если посмотреть на нее с площади Лос-Альхибес, то увидишь огромное четырехгранное здание с одной дверью и без окон.

Дон Карлос шел с непокрытой головой, сзади следовал паж и нес шлем.

Дорога впереди была свободной, каждый занял место в свите в зависимости от своего звания. Только один человек оставался здесь, на дороге, не сняв шляпы.

Король, делая вид, будто ничего не замечает, не выпускал его из виду и, пожалуй, прошел бы мимо, так и не повернув головы в его сторону и не останавливаясь, если б человек со шляпой на голове не преклонил колена, когда король приблизился.

Король остановился, — Вы rico hombre? — спросил он.

— Да, государь.

— Из Арагона или Кастилии?

— Из Андалусии.

— Мавританской крови нет?

— Я — древней и чистой христианской крови.

— Имя?

— Дон Руис де Торрильяс.

— Поднимитесь и говорите.

— Лишь один король должен услышать то, что мне надобно сказать ему.

— Отойдите все! — приказал король, делая повелительный знак рукой.

И все удалились на такое расстояние, чтобы не слышно было голосов; образовался полукруг, перед которым находились король дон Карлос и rico hombre — дон Руис де Торрильяс.

— Говорите, — произнес король.

XIV. ВЕРХОВНЫЙ СУДЬЯ

— Ваше величество, — начал дон Руис, поднимаясь, — простите, голос мой дрожит, но я растерян и удручен оттого, что мне приходится умолять вас о милости, это и привело меня к вам…

— Говорите медленнее, — прервал его король, — тогда мне легче будет понимать вас, сеньор!

— Вы правы, — отвечал дон Руис скорее с гордостью, а не с учтивостью, — я и забыл, что ваше величество еще с трудом говорит по-испански.

— Я научусь, сеньор, — возразил дон Карлос холодным тоном и, помолчав, он повторил:

— Говорите.

— Ваше величество, у меня есть двадцатисемилетний сын.

Он был влюблен в одну даму, но, страшась моего гнева, — да, я виню себя в том, что был одновременно и безразличен, и слишком строг к злосчастному юноше, — так вот, страшась моего гнева, он связал себя словом с этой дамой без моего согласия, и хотя она признала за ним супружеские права, он все откладывал день бракосочетания. Она пожаловалась на него старику отцу, дону Диего. Тот, чувствуя, что рука у него может дрогнуть от слабости в поединке с двадцатилетним юношей, повелел своему сыну, дону Альваро, отомстить. Дон Альваро не пожелал принять извинения моего сына, и я должен признаться, сын вел себя в этих обстоятельствах с благоразумием, чего нельзя было ожидать при его характере; дон Альваро не стал его слушать, молодые люди сразились, и дон Альваро был убит.

— Дуэль, — перебил его дон Карлос, — я не люблю дуэлей.

— При некоторых обстоятельствах, ваше величество, честный человек не может от нее отказаться, особенно когда знает, что после смерти своего отца он должен будет дать отчет обо всех своих деяниях королю и просить у него милости с покрытой головой.

— Да, знаю, — такое право дано всем вам — ricos hombres.

Все это я упорядочу… Продолжайте.

— Дуэль произошла без свидетелей. Отец дона Альваро обвинил моего сына в убийстве и добился приказа об его аресте. Три стражника пришли за ним и хотели увести силой средь бела дня в тюрьму. Сын убил двоих, третьего ранил и бежал в горы.

— Вот как, значит, ты, — сказал дон Карлос, в первый раз обращаясь к дону Руису на ты, причем тон у него был угрожающим, а не доброжелательным. — Значит, ты — rico hombre, а сын у тебя — разбойник!

— Государь! Отец дона Альваро умер, а с ним умерла и ненависть, молодая дама ушла в монастырь, и я уплатил за нее взнос, словно за сеньору королевской крови; я обеспечил семьи раненого и убитых стражников — на это я потратил все состояние. Хорошо, что в наследство после отца у меня остался дом на площади Виварамбла, где я ныне и живу. Но все это не важно, цена крови уплачена, и одного слова вашего величества будет достаточно, чтобы восстановить в чистоте наше имя после всех превратностей судьбы.

Дон Руис помолчал, но король молчал тоже, и он заговорил снова:

— Итак, государь, я умоляю об одном, простираясь у ног ваших, заклинаю ваше величество несчетное число раз, ведь противника нет на свете и жизнь моего сына отныне в ваших руках. Поэтому я умоляю, заклинаю вас, государь, помиловать сына.

Король хранил молчание. Дон Руис говорил:

— Он заслуживает прощения, мой государь, осмеливаюсь утверждать это. Я повторяю: ваше величество, он стал таким отчасти по моей оплошности, но прошу во имя моих благородных предков, которые вопиют вместе со мной: помилуйте его, помилуйте!

Дон Карлос безмолвствовал. Пожалуй, он даже перестал слушать, а дон Руис проникновенным голосом, склонившись почти к самым ногам короля, продолжал:

— Государь, бросьте взгляд на нашу историю, и пред вами выстроится целая вереница героев из моего рода. Короли Испании обязаны им своей честью и славой. Государь, сжальтесь над моими сединами и внемлите моим мольбам, моим слезам! Если это не трогает ваше сердце, государь, сжальтесь над благородной дамой, его несчастной матерью! Во имя счастливого восшествия на престол Испании, во имя вашей матери Хуаны, во имя ваших предков — Изабеллы и Фердинанда, которым я честно и отважно служил, чему доказательство вот этот крест на моей груди, государь, окажите милость, о которой я вас умоляю!

Король поднял голову, казалось, туман, застилавший его взор, рассеялся, и он сказал бесстрастно:

— Это не мое дело, обратитесь к верховному судье Андалусии.

И он двинулся дальше.

За ним последовали фламандские и испанские сеньоры и вскоре исчезли, войдя вслед за ним во дворец.

Дон Руис, сраженный горем, остался один на площади Лос-Альхибес.

Впрочем, мы ошибаемся, говоря, что дон Руис остался один: некий сеньор из свиты дона Карлоса заметил, как подавлен старик королевским отказом; незаметно отстав, он не вошел со всеми в покои мавританского дворца, а поспешил к дону Торрильясу и, сняв шляпу, остановился перед стариком, который был так поглощен горестными думами, что ничего не заметил.

— Вероятно, сеньор считает делом чести помнить старых друзей, — сказал незнакомец, — так позвольте же, любезный дон Руис, одному из тех, кто сердечно привязан к вам, приветствовать вас.