Книга Оранжерейный цветок и девять растений страсти - Марго Бервин

Treinta Pesos. Paguea ahora рог favor (Тридцать песо. Пожалуйста, платить сейчас), — сказал мужчина.

Я вынула тридцать песо из потайного кошелька (Боже, противно признавать, что я взяла с собой один из них) и отдала их мужчине.

— Muchas gracias. La última persona que cruzó se parecia mucho a usted. Y se largó sin pagar. (Спасибо большое. Последний человек, с которым я пересекался, был похож на вас. И он убежал, не заплатив.)

— На меня? — я показала на себя.

— Si. Blanco. Con las manos muy blancas. Como si el sol se olvidara de éllas. (Да. Белый. С очень белыми руками. Словно они никогда не видели солнца.)

Я посмотрела на него и показала свои руки.

Он кивнул.

— Si. Las manas muy blancas. (Да. Очень белые.)

Рыбак бросил мой рюкзак в одномоторную лодку, если можно было так назвать старую развалину с веслами и подвесным мотором на корме. После нескольких попыток завести мотор и потока испанских ругательств в его адрес мотор наконец завелся, и мы отчалили от Пуэрто-Хуареса и направились к Коста-Майя по воде такого ярко-голубого цвета, будто туда кто-то вылил ведро синьки.

Я даже не представляла, что такой цвет может существовать в природе. Я, конечно, знала, что вода тут голубая, но я представляла себе ее более светлой, пастельных мягких оттенков, вода, где хорошо видны песок и рыбки. Эта же вода была светло-бирюзовая и такая красивая, что глаз не оторвать. В этот момент, завороженная неправдоподобными красками вокруг, я поняла, что пробыла в Нью-Йорке слишком долго и мое решение уехать было правильным.

По мере того как поднималось солнце, поднималась и температура. К полудню стало жарко и душно. Зеленая с голубым дымка висела над водой. Это был один из тех дней, когда дымка висит в тихом застойном воздухе: единственное, что нарушало тишину, были звуки плещущейся воды, слышные, когда из воды выпрыгивали мелкие рыбки. Лодка двигалась медленно, как черепаха, глаза у меня слипались, и в этот момент лодочник вдруг поднялся, толкнул меня на дно лодки и накинул на голову кусок брезента.

— Ballena! Quedense quietos! (Кит! Не поднимайся!)

Я выглянула из-под брезента, чтобы поглядеть на серого кита, выскочившего из воды. Огромное тело, всплыв, разорвало дымку и разворачивалось прямо рядом с крошечной лодкой. Кит оброс толстым слоем рачков и был такой огромный, как желтый школьный автобус.

Увидев его колоссальные размеры, я сильно занервничала. Живого кита я видела единственный раз в океанариуме флоридского заповедника. Но этот выглядел намного крупнее. И несравнимо более свободным. Первый раз в жизни я поняла, какие они страшные и опасные на свободе.

Когда он наконец погрузился обратно в море, вода поднялась так высоко, словно мы попали в дождь во время муссона. У меня намокло все: волосы, одежды и содержимое рюкзака. Лодка до краев наполнилась водой

— Sabe usted nadar? (Плавать умеешь?) — спросил меня мужчина.

Когда мы наконец пришвартовались у доков Коста-Майи, рыбак кинул на причал мой промокший насквозь рюкзак рядом с рыбацкими сетями, полными рыбы. Я услышала, как в футляре лопаются тридцатидолларовые стеклянные ампулы с ночным увлажняющим кондиционером доктора Хоска.

В полном одиночестве я стояла на причале, вымокшая до костей, с разбитыми ампулами в рюкзаке. Я огляделась. Никаких, даже отдаленных, признаков роскоши.

Туристам это место представляют как Индейскую Ривьеру, но вокруг не было никаких яхт, серебряных бикини или бокалов с мартини. Когда-то я была на Французской Ривьере, и, насколько я понимаю, эти два места не имеют друг с другом ничего общего, кроме названия.

Скучные серые здания, раскиданные вокруг порта, казались одинаковыми коробками. Словно огромные детские кубики, только не раскрашенные. Мужчины и женщины сидели за столами, накрытыми грязными красными клетчатыми скатертями, под дешевыми белыми пластиковыми зонтиками, которые чуть покачивались в жарком стоячем воздухе. Люди курили и рассеянно, без особого интереса, поглядывали на меня.

— El café, el mercado, у la pescaderia. — Рыбак указал на три серых цементных близнеца. — Кафе, рынок, рыбный магазин, — повторил он на ломаном английском.

Для меня все они были одинаковы, но, следуя инструкциям Сонали, я подошла к рыбному магазину, чтобы нанять машину.

Мужчина за прилавком улыбнулся. У него не было своих зубов, но на шее висело ожерелье из длинных, острых, пожелтевших акульих.

— El auto? — спросила я.

Он вышел из-за прилавка, стер рыбью чешую с рук, обтерев их о белый в рыжих пятнах рыбьей крови фартук, и протянул мне руку. Я ее пожала, с трудом удержавшись, чтоб не вскрикнуть.

— El auto? — опять спросила я.

— Ah, el auto. Si. Si señorita. Один момент. Seet, seet.

Я вытащила пластиковый стул из-под пластикового стола — он легко скользнул по поверхности жирного пола — и села ждать продавца рыбы, стараясь не вдыхать спертый вонючий воздух слишком глубоко.

— Agua fria? (Холодной воды?) — спросил мужчина.

— Нет, нет, спасибо. — Я посмотрела на стакан, облепленный рыбьей чешуей. — Только машину. Just el auto, рог favor.

— Permiso de conducir?

Я вытащила свои водительские права и дала их ему. Он с минуту изучал их.

— Nueva York, eh?

— Si.

— Esa ciudad es muy grande.

— Si Это большой город.

Он вынул несколько ключей из кармана передника и отдал их мне.

— Nueve dolares за одну ночь.

Я взяла ключи и отдала ему чек на сто долларов. Я подсчитала, что могу пользоваться машиной по крайней мере дней десять.

— Эта путь. — Он указал на заднюю дверь. — Рог aqui.

Мы прошли через вращающиеся двери в кухню мимо угрюмых и потных коротышек рабочих. Под потолком на веревках висели несколько скатов, повешенных для сушки, с плавниками не менее четырнадцати футов в длину и оттого похожих на огромных воздушных змеев. На столах лежали небольшие акулы с открытыми ртами, словно все еще удивлялись тому, что их поймали, и, видимо, потрясенные абсолютной бесполезностью своих зазубренных зубов.

Наконец мы вышли через заднюю дверь. В пределах видимости стояла лишь одна машина. Это был маленький красный горбатый «фольксваген-жук», и я была счастлива его видеть.

— Y Bueno? — Он показал на машину.

— Muy bien. Usted sabe donde esta Casablanca? (Вы знаете, где Касабланка?) — Я спросила его на моем самом лучшем школьном испанском, который только смогла припомнить.

— Рог alli — Он указал на единственную дорогу, уходящую вдаль. — La casa es muy grande, у muy blanca.

Он сказал, что дом прямо у дороги. Дом большой и белый, и, учитывая особенности этой местности с серыми цементными домами, видимо, я не должна проехать мимо него. Я пристроила мокрый рюкзак на соседнее с водительским сиденье и завела машину. Когда я выезжала, женщины из цементного кафе помахали мне на прощание. Они все были одинаково одеты во что-то темно-коричневое под белыми платьями с голубой и красной вышивкой и сандалии из полосок кожи, обмотанных вокруг ног, начиная от больших пальцев и прямо до колена. Я улыбнулась им и отправилась прочь. После отвратительного опыта прощания с Сонали и Армандо мне совсем не хотелось наблюдать, как машут они.