Книга Гиви и Шендерович - Мария Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Крючок? — удивился Шендерович, — ай-яй-яй, какая небрежность!
Он спрятал стеклорез, вновь извлек нож и, прикусив кончик языка, аккуратно втиснул лезвие в крохотную щель. Раздался тихий короткий звяк.
— Ну вот, — удовлетворенно проговорил Шендерович, аккуратно и осторожно поворачивая ручку.
Гиви вдруг поежился. Изнутри наброшенный крючок подразумевал наличие хозяина. Но почему этот хозяин столь небрежно положился на такой хрупкий запор? Что, такой уж он не от мира сего, этот сэр Алистар? Да быть не может — такие сумасшедшие профессора только в кино бывают.
Шендерович уже протискивался в образовавшуюся щель, стараясь, чтобы дверь не скрипнула
— Миша, — сказал Гиви шепотом, — что-то не то…
Но Шендерович уже исчез во мраке. Гиви топтался на крыльце — у него от страха ныло под ложечкой. Но страшный дом не стал глотать Шендеровича — выплюнул его обратно; тот возник на крыльце, жизнерадостно и почти в полный голос воскликнув:
— Порядок! Тут никого нет!
— А крючок? — усомнился Гиви.
— Э! — отмахнулся Шендерович, — Наверное, сам упал. Да ты сам погляди!
Он вновь нырнул во мрак. Гиви последовал за ним. Шендерович стоял у стенки, шаря лучом фонарика по комнате — в крохотном круге света на миг возникала то кривая тахта, то выгоревшая портьера, то лежащий на боку стул с растерзанным сиденьем… и на всем — на выцветших обоях, на скудной покосившейся мебели, на гнилых досках когда-то крашеного, а теперь облупившегося пола, лежал толстый слой пыли…
— Видал? — шепотом спросил Шендерович. Не то, чтобы он вдруг утратил кураж, но заброшенность обстановки подействовала и на него. — Тут вообще никто не живет!
— По крайней мере, не убирает, — согласился Гиви.
— Ладно. Займемся поисками. Я предлагаю методично обойти комнаты, двигаясь по часовой стрелке.
— Не нужно, Миша, — тоже шепотом сказал Гиви.
— Чего?
— Посвети фонариком вон туда… на пол. Гляди…
От входной двери в глубь дома тянулась относительно чистая дорожка, а на пузырях старой краски виднелись царапины, словно по полу волоком тащили что-то тяжелое, с жесткими краями.
— Вот оно! — благоговейно прошептал Шендерович, устремляясь вперед, точно собака, взявшая след.
— Осторожней, Миша!
Но Шендерович, двигаясь на пружинящих, полусогнутых ногах, уже подобрался к дальней стене, за которой, в проеме полукруглой арки, виднелась еще одна комната, такая же пустая и заброшенная, как и первая. Пересекая ее, след тянулся дальше, пока не оборвался у небольшой аккуратной двери. Дверь была прикрыта, а косяки ее так побиты и поцарапаны, словно в нее пытались протащить, по меньшей мере, три комода одновременно.
Луч света скользнул внутрь и растворился во мраке. Шендерович скользнул вслед за лучом.
— А ведь и верно! — почти недоверчиво проговорил он. — Гляди, друг Гиви.
Круглое, неровное пятно света лежало на ущербной, выбитой ветрами и дождями, поверхности камня. Стела стояла чуть накренившись, точно очень усталый часовой и Гиви почему-то показалось, что она, в свою очередь смотрит на них, причем весьма неодобрительно.
Сотни, тысячи лет ее омывали влажные потоки воздуха с моря, сухой, раскаленный ветер далеких пустынь, песок сыпался по ее поверхности, подтачивая гладкий камень, капли воды стекали по замысловатым письменам, исчертившим ее поверхность, пока не сгладили их так, что выбитые в камне знаки не стали похожи просто на диковинную игру трещин в диком камне. И в неверном свете фонарика, дрогнувшего в бесстрашной руке Шендеровича, Гиви вдруг почудилось неявное, но угрожающее движение.
— Миша, ты видел? — выдохнул он.
— Видел, — подтвердил Шендерович, — надо же — такая каменюка и такие бабки!
— Да нет! Эти… знаки… они шевелятся!
Шендерович не глядя, молча похлопал его по плечу. Потом погасил фонарик и выдвинулся из кладовки.
— Где это? — бормотал он, глядя на подсвеченный пульт мобильника. — Вот черт! Он же мне показал, как связываться! Он же тут заложен, этот телефон… ага… адресная книга! Теперь на «йес». Теперь на ту штуку. Алло? — сказал он в трубку.
— Полицейский участок слушает! — долетел до Гиви отдаленный, почти микроскопический голос.
— Это говорят… доброжелатели, — задышал в трубку Шендерович, — мы нашли исчезнувший экспонат. По адресу… ага… вот… Кадикёй, вилла «Ремз». Скоро будете? Отлично.
Он отключил телефон и повернулся к Гиви.
— Ну вот, — с видимым облегчением проговорил он, — пошли, друг Гиви. Избавим себя от лишних вопросов. Подождем полицию снаружи. Скажем им, что видели, как ее сюда заносили, пусть составят протокол, зафиксируют, все такое… и французу этому позвонить надо, пусть подтвердит. А то знаю я этих полицейских — иди потом, доказывай, что это именно мы обнаружили эту штуку.
— Подтвердит? — сомнением произнес Гиви, — что?
— Ну… типа, что именно нам полагается бонус. Деньги… это… боку д аржан!
— Не будет никаких аржан, Миша, — уныло проговорил Гиви. — Ничего не будет.
— Это еще почему?
— А потому. Ты на каком языке с ними разговаривал?
Шендерович на миг окаменел, чуть перекосившись, точь-в-точь застывшая в кладовой стела.
— Ах ты!
— С каких это пор турецкая полиция на звонки отвечает по-русски?
— Так это, выходит, не полиция? — сориентировался Шендерович, — а археолог кто? Не археолог?
— Не археолог, — уныло заключил Гиви, — может, даже и не француз.
Шендерович уронил фонарик, луч которого прочертил сверху вниз дугу по каменной глыбе, отчего письмена вновь угрожающе зашевелились.
— Когти рвать надо… — пробормотал он, нервно потирая ладони, — драпать… марше. Блин, машина! Своими же вот этими руками дырки в шинах вертел! Эх, не успеем!
— Мы бы так и так не успели. Они все равно где-то рядом, Миша, — заметил Гиви, — они тут, поблизости все это время сидели. Ждали, пока мы войдем.
— Почему именно мы?
— Да потому, что мы — никто. Без документов, без денег. Нелегалы. Нету нас!
— Таки да, — печально подтвердил Шендерович.
— Так, орудие производства. Вроде этой фомки.
Шендерович поднял голову.
— Слышишь?
С крыльца донеслись тяжелые шаги. Втянув голову в плечи, Гиви слышал, как шаги медленно перемещаются, отзываясь эхом по пустому дому.
Шендерович захлопнул двери
— Стела, Миша! Навались.
Налегая плечом, Гиви отчаянно толкал тяжелый камень, который и не думал поддаваться.