Книга Долина золотоискателей - Габриэль Коста

с болезненным стоном сбрасываю Грегори с себя, наслаждаясь его страдальческими оханьем и аханьем. Честно… не думал, что человеческая рука может согнуться под таким углом и не сломаться. Я, ни секунды не медля, подбегаю к Патриции, но не нахожу слов, чтобы вместить все бешенство, – и лишь начинаю бурно жестикулировать. Она смотрит на меня, как на умалишенного, и порывается схватить за руку, но я отпрыгиваю и вылетаю во двор.

Я все еще надеюсь застать Рида, и мне везет. Он только-только запрыгнул в седло и собирается пришпорить лошадь, но, обернувшись, замечает меня. Каким-то чудом – то ли мерзавец очень медлителен, то ли мне ярость придала скорости, – я в два шага преодолеваю расстояние между нами. Лошадь Рида пугается моих резких движений и становится на дыбы. Ее хозяин – явно не лучший наездник: тут же падает и с гулким ударом летит в пыль. Отец когда-то сказал, что настоящего жителя Дикого Запада даже пуля в лоб не выбьет из седла. Если Рид и сломал чего, то уж явно не по моей вине. Некоторое время я наблюдаю, как он корчится и пытается встать. Я, конечно, собирался стащить его с лошади силком и познакомить со своими кулаками, однако он сам справился с первой частью моего плана. Жаль, вторую не дает исполнить Патриция, подскочившая к нам.

– Ты неотесанный дикарь! Что ты творишь?! – Цвет кожи сестры сменился с бледного на пунцовый. Знаю, сейчас начнется яростная перепалка. И ничем хорошим не закончится. – Господь всемогущий, Колтон, вы в порядке? Прошу, простите моего брата, его в детстве конь лягнул, бывают вспышки гнева!

Глаза лезут на лоб от слов сестры! Моя гордость никогда не оправится! Чтоб я – и не поладил с конем?! Да я в пеленках и быка мог ударом свалить!

– Я сейчас его придушу и на растяжку для шкур натяну! – реву я, делая шаг в сторону Патриции.

Колтон Рид тем временем поднялся с земли. Выглядит он, мягко сказать, неважно. Его белоснежная рубашка и хлопковые бежевые штаны все в пятнах. Судя по грозному взгляду, сейчас и он готов оставить мне пару синяков. Прекрасно! Не люблю драться с детьми! Неинтересно.

Готовясь к бою, я отмечаю, что солнце и правда уже высоко. Отец, вероятно, в поле, пока его сын, главный защитник ранчо, спит на сеновале! От шага Риду навстречу меня останавливает рука на плече. Ох, опять Грегори! Клокочущий гнев не позволяет даже взглянуть в его сторону и послать парой ласковых. Отвернусь от противника – могу потерять несколько зубов. Из дома тем временем выбегает Хантер и молча становится рядом со мной, переводя настороженный взгляд с Грегори на Колтона и обратно. Мы попали в какой-то испанский тупик, только вместо револьверов навели друг на друга глаза. Неудивительно, что первой нарушает тишину Патриция, у нее храбрости всегда хоть отбавляй.

– Франческо, посмотри на себя! Ты что за цирк устроил?! Ты какого черта вообще забыл на сеновале и где мотался всю ночь? Мы, между прочим, переживали и не спали!

От ее тона мою злость задувает, словно пламя свечи ураганом.

– Колтон, – возмущенно продолжает она, – пришел поинтересоваться, что мы думаем насчет их предложения, и справиться о нашем благополучии! А ты, словно бешеная мышь, выпрыгнул из стога сена и бросился с кулаками! Где манеры, которые мать с таким трудом прививала всем нам? Под кленом зарыты?!

Патриция знает, что сказать, а главное как. Чувство вины теперь пожирает меня, как голодный Рей яблоки. И я не нахожу ничего умнее, чем сместить центр внимания с себя и своего бесноватого поведения на кого-то другого.

– Это, кстати, Грегори, я нашел его на хлопковом поле вчера ночью. Подумал, что к нам забрался какой-то бродяга.

Так и слышу недовольное: «Эй!» у себя за спиной. Странно, но почему-то Рид удивлен моим словам больше, чем сестра. Его лицо, красное и яростное, бледнеет, в глазах читается шок. Правое веко даже начинает дергаться.

– Патриция, – растерянно лепечу я. – Я подумал, твоя честь… под угрозой!

– Да как у тебя язык поворачивается нести такую чушь! Колтон – истинный джентльмен!

То, с каким рвением сестра оправдывается, говорит лишь об одном. Она совсем не против внимания мерзавца. От догадки я совсем сникаю, и Патриция атакует снова:

– Если отец узнает о твоей выходке, тебе конец, Франческо! Извинись и исчезни в доме!

– Брат, какого черта? – шепчет Хантер, и я цыкаю на него.

– И… – Я покорно пытаюсь выдаивать из себя извинения.

Благо Колтон и правда не убился, падая. Его рука поднимается, и мне уже кажется, что зубы я сейчас все-таки потеряю. Но нет, он все с такими же круглыми глазами указывает пальцем мне за спину:

– Так, какого черта ты забыл на хлопковом поле мистера Дюрана?!

Я готовлюсь все же броситься и расквасить ему нос за выпад в мою сторону, но вовремя понимаю: он обращается не ко мне, а к Грегори.

– Ты пропал аж в полдень, мы так не договаривались. План был совсем другой. – Колтон бросает на меня быстрый взгляд. – Зачем ты напугал Франческо? А если бы он пустил в тебя пулю? Кто предъявит ему за это на Диком Западе? Койоты?

За моей спиной раздается смех.

– Хах, ну, знаешь, он и без пуль острый на язык! Где хочу, там и хожу, и сколько хочу, ясно, братец? Братец?

Я медленно поворачиваюсь, как плохо смазанная стрелка старых часов. В голове щелкает. Я открываю рот, рискуя, что какая-нибудь птица совьет там гнездо и успеет вывести птенцов. Удивление, чистое, наивное, обрушивается на меня. Грегори… черт возьми! А я еще удивлялся, откуда на его ровном носу и бледных щеках так много веснушек. И может, поэтому он так любит слово «клен»: волосы-то у него цвета осенних кленовых листьев. Они отливают рыжиной, особенно на солнце, – просто оттенок более темный, чем у брата, менее насыщенный, не так режет глаз.

Грегори улыбается мне как ни в чем не бывало и заправляет одну из прядей за ухо. В руке злополучное кепи, которое вместе с темнотой ночи скрыло от меня его родство с Ридами. Грегори Рид – парень, потерявшийся на хлопковом поле и бесконечных дорогах, парень, настроение которого скачет от фатальной философии гниющей осени к надеждам и мечтаниям весны.

Наверное, я долго сопоставлял факты: Колтон успел снова залезть в седло.

– Патриция, прекраснейший цветок этой долины, прости, что мой брат пересек границу ваших полей и не сказал никому, ни вам, – Колтон фыркает, – ни нам. Прошу, если ваше