Книга От Красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство (1917-2036) - Юрий Георгиевич Фельштинский

и противостоять «капиталистам». Ленин сравнил этот мир с Тильзитским[25]: по Тильзитскому миру Пруссия лишилась примерно половины своей территории и 50 % населения. Но в абсолютных цифрах территориальные и людские потери были несравнимы. Территория России стала теперь меньше, чем в допетровскую эпоху.

Именно этот мир защищал Ленин. С ответной речью выступил Бухарин. Он указал, что русская революция будет либо «спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала». Единственный выход Бухарин видел в том, чтобы начать против «германского империализма» революционную войну, которая, несмотря на неизбежные поражения первого этапа такой войны, принесет в конечном итоге победу, поскольку «чем дальше неприятель будет продвигаться в глубь России, тем в более невыгодные для него условия он будет попадать»[26].

Урицкий не согласился с ленинским сравнением Брестского мира с Тильзитским. «Не немецкий рабочий класс заключал мир в Тильзите, — сказал он, — подписала его другая сторона». Урицкий предложил поэтому «отказаться от ратификации договора», хотя и понимал, что разрыв с Германией «принесет вначале на поле брани целый ряд поражений», которые, впрочем, «могут гораздо больше содействовать развязке социалистической революции в Западной Европе», чем «похабный мир» Ленина[27].

8 марта в 11:40 дня открылось четвертое, предпоследнее, заседание съезда. Вторично получил слово Бухарин, вновь призвавший к революционной войне. Ленин снова пригрозил отставкой в случае отказа съезда ратифицировать мир. При поименном голосовании за ленинскую резолюцию высказалось 30 человек, против — 12. Четверо воздержалось. За резолюцию левых коммунистов голосовало 9 человек, против — 28. Правда, резолюция Ленина, получившая большинство, о мире не упоминала, а оговаривала «передышку» для подготовки к революционной войне. Публиковать такую резолюцию было совершенно невозможно, поскольку немцами она была бы воспринята как расторжение мира и объявление войны. Поэтому Ленин настоял на принятии съездом поправки: «Настоящая резолюция не публикуется в печати, а сообщается только о ратификации договора».

Кроме этого, со всех делегатов съезда была взята подписка о неразглашении происходившего на съезде ввиду «государственной важности вопроса». Наконец, Ленин потребовал от делегатов вернуть текст резолюции о мире ради «сохранения военной тайны», поскольку «сообщения, содержащие военную тайну, делаются устно». Но это требование категорически отверг Свердлов: «Каждый вернувшийся домой должен сделать отчет в своей организации, по крайней мере центрам, и вы должны будете иметь эти резолюции»[28].

Заставив партию подписаться под Брестским договором, Ленин одержал блестящую тактическую победу. Однако его положение осложнялось тем, что в оппозиции по этому вопросу оказывались основные социалистические партии России, представленные во ВЦИКе: левые эсеры, меньшевики, эсеры и анархисты-коммунисты. С этими партиями еще только предстояло столкнуться во время ратификации Брестского договора съездом Советов. Перенос столицы советской России из Петрограда в Москву, подальше от линии фронта, также говорил не о мирных намерениях советского правительства, а о его готовности в случае необходимости сдать Петроград, но продолжать войну.

14 марта в Москве открылся съезд Советов, где должны были ратифицировать Брестский мирный договор. Как и Седьмой партийный съезд, он не был представительным и получил название «чрезвычайного». На съезде Советов присутствовало 1172 делегата, в том числе 814 большевиков и 238 левых эсеров. Впервые и специально для делегатов съезда в количестве 1000 экземпляров был отпечатан текст Брест-Литовского мирного договора. При итоговом голосовании договор был ратифицирован большинством в 784 голоса против 261 при 115 воздержавшихся[29].

Следствием этого голосования, однако, явился выход левых эсеров из правительства с правом публичной критики Брестского мира. Тогда же левыми эсерами был поднят вопрос о создании совместно с левыми коммунистами оппозиционной Ленину партии, и даже предлагалось «арестовать Совет народных комиссаров» во главе с Лениным, объявить войну Германии, немедленно после этого освободить арестованных членов СНК и сформировать новое правительство из сторонников революционной войны. Сами левые коммунисты позднее рассказывали о тех днях:

По вопросу о Брестском мире, как известно, одно время положение в ЦК партии было таково, что противники Брестского мира имели в ЦК большинство […] Во время заседания ЦИК, происходившего в Таврическом дворце, когда Ленин делал доклад о Бресте, к Пятакову и Бухарину во время речи Ленина подошел левый эсер Камков [и] […] полушутя сказал: «Ну что же вы будете делать, если получите в партии большинство? Ведь Ленин уйдет, и тогда нам с вами придется составлять новый Совнарком. Я думаю, что председателем Совнаркома мы выберем тогда тов. Пятакова» […] Уже после заключения Брестского мира […] тов. Радек зашел к […] [левому эсеру] Прошьяну для отправки по радио какой-то резолюции левых коммунистов. Прошьян смеясь сказал тов. Радеку: «Все вы резолюции пишете. Не проще было бы арестовать на сутки Ленина, объявить войну немцам и после этого снова единодушно избрать тов. Ленина председателем Совнаркома». Прошьян тогда говорил, что, разумеется, Ленин как революционер, будучи поставлен в необходимость защищаться от наступающих немцев, всячески ругая нас и вас (вас — левых коммунистов), тем не менее лучше кого бы то ни было поведет оборонительную войну […] Любопытно отметить, что […] когда после смерти Прошьяна тов. Ленин писал о последнем некролог, тов. Радек рассказывал об этом случае тов. Ленину, и последний хохотал по поводу такого «плана»[30].

Но это Ленин после смерти Прошьяна «хохотал» (если Радек не обманывает), во второй половине декабря 1918 года[31]. Весной и летом 1918 года Ленин, безусловно, опасался, что левые эсеры и левые коммунисты попробуют сформировать свою новую партию и выступят против него и политики Совнаркома.

Чем дольше длилась «передышка», тем очевиднее становились просчеты Ленина. Брестский мир остался бумажной декларацией. Ни одна из сторон не смотрела на него как на выполнимый и окончательный. Главным провалом в планах Ленина было то, что Брестский мир оказался безоговорочной капитуляцией в неограниченных пределах. Чем ближе к демаркационной линии (или к районам интервенции), тем очевиднее становилось, что подписанный Лениным договор был только началом всех проблем, связанных с вопросами войны и мира. Это относилось прежде всего к районам, отданным под турецкую и германскую оккупацию. В Закавказье Ленин уступил не три закавказских округа — Каре, Батум и Ардаган, а все Закавказье. Под германскую оккупацию была отдана Украина, где вот-вот должна была утвердиться советская власть. Под давлением Ленина ЦК согласился обменяться послами с «империалистической Германией».

Сегодня шаг этот не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание советским правительством «гогенцоллернов», никак не оправдываемое необходимостью сохранения ленинской «передышки», с точки зрения интересов германской (и мировой) революции было уже не