Книга Кооп-стоп - Ксения Васильевна Бахарева

теперь абсолютно голая баба сидит на койке и ржет.

– С какой стати бухгалтер находилась на больничной койке? – прервал доклад Беспалов.

– Несколько раз ее вынимали из петли, откачивали в реанимации, когда женщина глотала люминал.

– Бегинин, тебе было поручено допросить Евтухович, а ты мне говоришь, что арестованную несколько раз из петли вынимали! Где она могла взять петлю? Кто помог сделать петлю? Почему оставили без внимания? И, наконец, как женщине удалось достать люминал? Старлей! Я тебя спрашиваю! Под трибунал отдам! Успел допросить Евтухович?

– Так точно, только устно! Не успел, товарищ капитан! Чуть надавил на бабу на допросе, она тут же в обморок. Откачал еле-еле, водички, валерьянки дал, в камеру доставил. А ночью она в петлю полезла. Хорошо еще, одна подследственная в камере проснулась и закричала, вертухаи быстро сориентировались, из петли достали, а когда ушли, Евтухович опять за свое. Из простыни, зараза, сплела петлю…

– Бегинин, пиши рапорт о том, что случилось, буду докладывать начальству о твоем служебном несоответствии.

– Есть…

– Майор Сидорович! Откуда у подследственной люминал?

– Не могу знать, товарищ капитан!

– У кого был доступ к лекарствам, всех ко мне!

– Слушаюсь!

– Что сейчас с Евтухович?

– Вызвали психиатра, он вколол успокоительное, она заснула, на подследственную надели смирительную рубаху, машину вызвали, ждем Вашего разрешения отправить арестованную в Новинки в психиатрическую лечебницу.

– Мне необходимо переговорить с психиатром. И вам, соответственно, тоже нужно написать рапорт.

– Слушаюсь. Пройдемте в палату.

В палате на панцирной койке спала измученная женщина в смирительной рубахе, с красно-черной отметиной на шее, а рядом на ветхом стульчике, слегка постукивая маленьким молотком по коленке, восседал со слегка убеленными сединой усами лысоватый психиатр в круглых очках.

– Капитан Беспалов, начальник оперативно-следственной группы, – представился Сергей Александрович, протянув руку человеку в белом халате.

– Доктор Шустовский, – незамедлительно отозвался и поднялся со стула психиатр. – Я, собственно, вас ждал. Что вы хотите от меня услышать?

– Правдоподобен ли диагноз и не могли ли арестованной помочь совершить суицид? – Беспалов легонько взял за руку доктора Шустовского и направил к выходу.

– Молодой человек, о том, что кто-то мог помочь в суициде, не может быть и речи. Бежняжка хотела свести счеты с жизнью и делала это не однажды. Если бы кто-то и хотел помочь даме отправиться на тот свет, то изобрел бы, потерпев фиаско в первый раз, какой-то иной способ. Времени в больнице для этого, думаю, предостаточно. И потом, разве она единственный человек, владеющий ценной информацией? Насколько я мог услышать от больной – арестованы все члены этого кооператива (вам, голубчик, видней, какого именно!) А уже после того, как она откушала фенобарбитал, в народе более известный под названием «люминал», и пациентку вернули к жизни в реанимации, шанс на то, что она станет полезной в следствии и на суде, честное слово, минимальный.

– А точнее?

– Один шанс из тысячи. И любой адвокат сможет опровергнуть показания больной, поверьте. Самое малое побочное явление – это нарушение процесса мышления. Постоянная тревога, галлюцинации и кошмарные сновидения пациентка себе обеспечила… Сейчас она спит, а проснется уже в Новинках.

– Что у нее с веками, почему такие опухшие?

– Возможно, это аллергическая реакция на фенобарбитал.

– До того, как уснула, как Евтухович себя вела?

– Ваш старлей рассказывал, будто бы она без одежды разгуливала и смеялась. Видимо, сказывалось возбуждение… Такой картины застать не удалось, при мне больная была в спутанном сознании, буйной, кричала что-то невнятное и порывалась выйти вон. Насколько я понимаю, даме весьма серьезные обвинения были выдвинуты, за это по головке не погладят, вот и не выдержала стресса… Заключение я уже написал, так что, если у вас ко мне больше нет вопросов, удалюсь с вашего позволения.

– Да-да, спасибо, всего доброго.

– И вам не хворать, – доктор засеменил быстрым шагом к выходу, а Беспалов в кабинете главного врача продолжил выяснять обстоятельства получения доступа подследственной к люминалу. Три перепуганные женщины в белых халатах несколько минут доказывали капитану, что ни в чем не виноваты. Хотя вскоре оказалось, что накануне инцидента у Евтухович сильно болела голова, и одна сердобольная медсестра для арестованной искала в шкафу анальгин.

– Милочка, хотите сказать, что перепутали анальгин с люминалом?

– Нет, что вы! Просто в один момент повернулась к телефону. Я допускаю, что Евтухович сама взяла из открытого шкафа лекарство.

– Ваша преступная халатность могла привести к летальному исходу важного фигуранта уголовного дела! Нарушены инструкции – при любых обстоятельствах вы не имели права оставлять шкаф открытым! Это же больница СИЗО КГБ, а не профилакторий! Почему не доложили? Впрочем, вас это уже не спасет! Рапорт мне на стол, немедленно!

Разумеется, Беспалов орал на медицинскую сестру от тупого бессилия, ибо кому, как не ему, было хорошо известно, что в этой ситуации никому не удастся избежать наказания. Что-что, а карательная система в конторе отработана отлично. Упустить главного бухгалтера с двойной бухгалтерией предприятия и черными схемами учета! Непростительная ошибка следствия неминуемо ударит не только по самолюбию, но и по дальнейшей карьере капитана, три года ожидающего повышения в должности… С досады Беспалов вышел на свежий воздух. На непослушных ногах отправился перевести дух в скверик, расположенный напротив главной конторы, и опустился на пустую деревянную скамейку. Рядом сновали прохожие, молодые мамаши прогуливали чад в колясках, бабули с внуками кормили прожорливых городских голубей. Светило постепенно теряющее тепло сентябрьское солнце, под ногами уже шуршали опавшие листья, завершая очередной цикл природного увядания. Через полчаса дышать Беспалову стало легче, постепенно вернулось оптимистическое восприятие мира и вера в удачное завершение следствия по вверенному ему уголовному делу.

32

Молодой и смышленый лейтенант Турович вот уже полчаса разглядывал пять тысяч советских рублей, разложенных на письменном столе. Ровно двести штук аккуратных фиолетовых двадцатипятирублевок с изображением профиля вождя мирового пролетариата Ленина стройным прямоугольником едва уместились на гладкой поверхности. Младший лейтенант, безусловно, был глубоко идейным человеком, иначе как бы он пошел служить в органы государственной безопасности, и все же сумма, равная его четырехлетнему заработку, не могла не взволновать честного юношу. Он то и дело хватался за купюру справа, поднимал к свету, изучая на предмет подлинности, бережно укладывал обратно и тут же дотрагивался до крайнего левого дензнака, принюхивался, словно к дорогим духам, благоухающим невероятно приятным ароматом, и вновь укладывал в стройный прямоугольный ряд. Каким бы честным и порядочным парнем он ни был, в идейную голову никак не могло прийти оправдание столь малой оценки его великого труда по поимке и изобличению преступников в виде сторублевого оклада после пяти лет