Книга На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин

Юге. Потому что только благодаря дисциплине и наукам в наших свершениях есть и сила, и глубина; там же, где нет руководства, деяния людей мельчают, идут вразброд и совершаются впустую. Вот возьми ту толстую женщину с зеркалами — она утратила свое искусство и теперь считает, что никогда им не владела. Или Заяц — он жует свою хазию и думает, что зашел дальше, чем самый величайший из магов, тогда как на самом деле он просто уходит в поля сновидений и грез и там блуждает без дорог… Но где же то место, куда он так стремится? Что он ищет? Что это за сила, поглотившая его волшебство? Я считаю, что мы узнали в Хорте все, что могли там узнать, поэтому нам следует плыть дальше к югу, на Лорбанери и посмотреть, как обстоит дело с волшебством там — чтобы выяснить то, что мы должны выяснить… Ответил ли я на твой вопрос?

— Да, но…

— Тогда позволь камню хоть немного помолчать! — сказал маг.

И он сел возле мачты в желтоватой светящейся тени тента и начал разглядывать море на западе, в то время как лодка после полудня тихонько плыла на юг. Он сидел прямо и неподвижно. Час проходил за часом. Аррен пару раз спрыгнул за борт и поплавал, стараясь бесшумно соскальзывать в воду с кормы и держась у бортов лодки, потому что ему не хотелось бы пересекать ту линию, по которой был устремлен темный взгляд, смотревший поверх моря на запад, в одну точку, которая, казалось, была далеко за светлой линией горизонта, за голубой толщей воздуха, вообще где-то за пределами света…

Наконец Ястреб нарушил безмолвие и заговорил, произнося за один раз не более одного слова. Воспитание, полученное Арреном, научило его быстро чувствовать настроение, которое маскировалось учтивостью или скрытностью; и он понял, как тяжело на сердце у его спутника. Он не стал больше ни о чем спрашивать, и лишь к вечеру сказал:

— Если я немного спою, это не помешает твоим раздумьям?

Ястреб отвечал, принуждая себя пошутить:

— Это зависит от того, что ты будешь петь.

Аррен сел, прислонившись спиною к мачте, и запел. Голос его уже утратил детскую звонкость и нежность, какая была в нем много лет назад, когда учитель музыки давал ему уроки во дворце в Бериле, аккомпанируя на большой арфе; теперь высокие ноты звучали у него сипло, а низкие приобрели тембр виолы, темный и чистый. Он пел «Плач о Белом Волшебнике», песню, которую сложила Эльфарран, когда она узнала о смерти Морреда и ждала своей гибели. Эту песню вспоминали редко, только в самые грустные минуты. Ястреб вслушивался в юный голос, который звучал сильно, уверенно и печально на огромном просторе между красным небом и морем, и слезы текли по его щекам, слепя глаза.

Закончив песню, Аррен какое-то время сидел безмолвно; потом он начал песню покороче, более светлого настроения, мягче, которая, по мере того, как надвигалась ночь, как бы зачаровывала безмерное однообразие безветренного воздуха, вздымающегося моря и слабеющего света.

Когда Аррен закончил пение, все стихло, ветер замер, волны были едва заметны, дерево и веревки почти не скрипели. Море притихло, и над ним одна за другой зажигались звезды. Затем на юге ослепительно-ярко вспыхнул какой-то желтоватый свет и рассыпал по воде настоящий ливень золотых искр и отблесков.

— Гляди! — крикнул Аррен. — Маяк! — И, спустя минуту, спросил: — А может быть, это звезда?

Ястреб какое-то время глядел в ту сторону и наконец сказал:

— Я думаю, что это должна быть звезда Гобадрон. Ее можно увидеть только в Южном Просторе. По-нашему Гобадрон означает «корона». Курремкармерук учил нас, что, плывя все дальше и дальше к югу, в конце концов увидишь, как из-за горизонта появятся одна за другой еще восемь звезд, расположенных ниже Гобадрона; все вместе они составляют большое, великолепное созвездие; как говорят некоторые, оно похоже на бегущего человека, другие утверждают, что оно изображает руну Агнен. Руну Завершения.

Они наблюдали, как звезда поднимается над беспокойным морским горизонтом, изливая на море ровный и яркий свет.

— Ты пел песню Эльфарран, — сказал Ястреб, — пел так, будто сам чувствовал ее горе — и меня заставил тоже чувствовать его. Изо всех преданий Земноморья легенда об Эльфарран трогала меня больше всего. Великая смелость Морреда против безнадежности; Серриад, добрый король, родившийся на свет вопреки этой безнадежности. И она, Эльфарран. Когда я совершил величайшее зло всей моей жизни, меня толкнули на этот поступок мечты о ее красоте. И тогда я увидел ее — да-да, на одно мгновение, но я увидел Эльфарран.

Холодная дрожь пробежала по спине Аррена. Он сглотнул и сидел в безмолвии, глядя на великолепную, зловещую, желтоватую, как топаз, звезду.

— Кого из героев ты чтишь более других? — спросил маг. И Аррен ответил:

— Эррет-Акбе.

— Он и в самом деле самый великий из них.

— Но я не перестаю думать о его смерти: один, в битве с драконом Ормом на берегу Селидора. Он мог бы править всем Земноморьем, но вместо этого выбрал такую участь.

Маг не ответил. Какое-то время каждый думал о своем. Потом Аррен спросил, по-прежнему не отрывая глаз от желтого Гобадрона:

— Значит, это правда, что мертвых можно вернуть в жизнь при помощи магического искусства?

— Их можно вызывать назад, к жизни, — сказал маг.

— Но это делалось когда-нибудь? И как это делается?

Спутнику, похоже, не очень хотелось отвечать на этот вопрос.

— При помощи заклинаний Призывания, — сказал он и нахмурился, или сморщился как от боли. Аррен уже подумал, что он больше ничего не скажет, но тот вскоре продолжил: — Такие Заклинания содержатся в Книге Палнской Науки. Учитель Призывания на Роке не учит, как пользоваться этим знанием. Его применяют очень редко, и в любом случае результат бывает ужасным, и я считаю, что такой поступок не свидетельствует о благоразумии того, кто его совершает. Эти великие заклинания были созданы Серым Магом с Пална тысячу лет назад. Он призывал к себе души усопших героев и магов, даже самого Эррет-Акбе, ради того, чтобы они давали советы властителям Пална в делах войн и правления.

— И что из этого получилось?

— Советы мертвых не могут быть полезны живым. Для Пална наступили недобрые времена. Серого Мага изгнали, он умер безымянным.

Маг говорил неохотно, но говорил так, будто чувствовал, что Аррен имеет право на ответ.