Книга Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867–1884 - Екатерина Оттовна Вазем

Пуни тотчас же переработает ее на другую. Подчас композитор не соглашался с балетмейстером, и они пререкались, причем горячий итальянец не стеснялся кричать на хореграфа.

— Не суйся не в свое дело, если ты в музыке ничего не понимаешь! — в сердцах восклицал он по-французски. И иногда Петипа приходилось перед ним капитулировать.

Вообще, Пуни работал с необыкновенной легкостью, и сроки, в которые он успевал писать большие многоактные балеты, представляются совершенно невероятными.

Этот плодовитый композитор умер в 1870 г., и спустя некоторое время его заменил австриец Людвиг Минкус. Последний уже раньше был известен у нас как автор музыки к балетам «Фиаметта», «Золотая рыбка», «Дон-Кихот». Первым большим его балетом, написанным в качестве штатного композитора, была «Камарго». За редкими исключениями, все большие балеты, поставленные у нас в 70-х и 80-х гг., написаны им, например, «Бабочка», «Бандиты», «Приключения Пелея», «Баядерка», «Млада», «Роксана», «Зорайя» и др. Вообще Минкус как композитор был серьезнее Пуни и отличался большей аккуратностью. У него всегда все бывало готово во-время. Работал он исключительно дома и на репетициях показывался редко. Балетных артистов и публику музыка Минкуса также вполне удовлетворяла, хотя, на мой взгляд, при всей своей «дансантности» она уступала композициям Пуни в легкости и непосредственности.

При относительной простоте балетной музыки в старину дирижирование балетным оркестром было Для музыканта нетрудным делом. В бытность мою в школе я застала за дирижерским пультом в балете А. Н. Лядова, служившего балетным капельмейстером еще при Николае I, но помню его очень смутно. За все время моего пребывания на сцене оркестром дирижировал А. Д. Папков.[226] Он был когда-то танцовщиком в московском балете, а затем, будучи скрипачом, служил там же репетитором. У нас он служил также репетитором, а потом заменил Лядова на посту балетного капельмейстера. Как музыкант, Папков, не получивший специального образования, был не очень силен, и оркестранты частенько над ним подсмеивались. Но балетная музыка была очень несложной, и с ней он справлялся вполне прилично. Свою музыкальную неграмотность он искупал отличным знанием танца, поскольку сам вышел из танцовщиков. Под его управлением оркестр превосходно аккомпанировал танцовщицам, — танцовать под палочку Папкова было удивительно легко.

Балетный оркестр Большого театра в мое время стоял на очень высоком художественном уровне. В составе его солистов блистали скрипачи Венявский и Контский,[227] позднее Ауэр[228] и Галкин,[229] виолончелист Зейферт, арфист Цабель, флейтист Чиарди, кларнетист Каваллини, солист на корнет-а-пистоне Вурм. Как видно по этим фамилиям, большинство музыкантов было иностранцами. Тогда в России музыкальное образование находилось еще на очень низкой ступени развития. Консерватории открылись сравнительно недавно и не успели еще подготовить кадры музыкантов. Поэтому оркестры пополнялись главным образом немцами, чехами и итальянцами. Высокое мастерство солистов учитывалось балетными композиторами Пуни и Минкусом, постоянно писавшими для них большие и интересные соло.

Глава 9. Директор театров С. Гедеонов. — Начальник репертуарной части Федоров. — Директора театров барон Кистер и Всеволожский. — Театральные чиновники

С директорами мне, как и вообще артистам балета, приходилось иметь очень мало дела. Поэтому я ничего почти не могу сказать о С. Гедеонове, сыне прежнего директора, сменившем на директорском посту графа Борха. Балетом как таковым этот директор интересовался очень мало, а об его мнении о танцовщицах можно судить по следующему факту.

В начале моей службы зимой я простудилась, так как у меня не было шубы. Был поднят вопрос о выдаче мне и моей подруге Канцыревой пособия и шуб из запасов Театрального училища. Когда об этом доложили Гедеонову, он сказал, пожав плечами:

— Что же, они обе хорошенькие и сами виноваты, если не умеют себя обеспечить…

Гедеонов продиректорствовал что-то не очень Долго. По его уходе обязанности директора театров принял на себя управляющий контролем министерства императорского двора барон Кистер.[230] Прежде чем перейти к нему, я хотела бы поговорить о начальнике репертуарной части Павле Степановиче Федорове.

Я не раз упоминала его имя как главного Хозяина петербургских театров. При директорах А. Гедеонове, Сабурове, Борхе и С. Гедеонове Федоров фактически вел все театральное дело и, как говорили, сносился с министрами императорского двора по делам театров непосредственно.

Директора обыкновенно ограничивались только верховным наблюдением да подписыванием бумаг, составлявшихся по указаниям Федорова. С внешней стороны Павел Степанович в театральные дела как таковые вмешивался редко, на репетициях он почти не бывал, но зорко следил за всей жизнью театров из глубины своего кабинета. Все происходило с его ведома и согласия, касалось ли это репертуара, бенефисов, новой роли для артиста или оклада его жалованья.

Федоров очень любил принимать гостей в своей казенной квартире в здании театральной дирекции, в верхнем ее этаже, с окнами, выходившими на Александрийскую площадь. Гостей он обыкновенно занимал игрой в лото в субботние вечера. Когда к нему в дирекцию приходили по делам первые артисты разных трупп, особенно драматической, он приглашал понравившихся ему к себе на лото. Само собой разумеется, отказываться от такого приглашения не рекомендовалось. Если приглашенный не явится или, побывав у Федорова раз или два, перестанет приезжать к нему на лото, тот, конечно, и виду не покажет, что это ему неприятно, но всегда найдет случай наказать «виновного» — лишением хорошей роли, обходом при очередной прибавке жалованья и т. п. Я также с первого же года моего поступления на сцену была приглашена к Федорову на лото.

Как хозяин дома он был очень гостеприимен. Среди его гостей можно было встретить председателя комитета Александрийского театра П. В. Юркевича,[231] артистов этого театра: А. А. Нильского с его первой женой, актрисой Подобедовой, Линскую,[232] В. В. Самойлова,[233] Пронского[234] и др. В лото играли человек двадцать и обыкновенно делали не меньше двух туров. Между первым н вторым туром подавалась закуска, после второго — ужин, обильный и вкусный. Эти приемы должны были обходиться не дешево.

Возможно, что от них трещал бюджет дирекции и Театрального училища.

В столовой у Федорова постоянно стояла клетка с попугаем, умевшим говорить очень хорошо и отчетливо. Попугай внимательно прислушивался к тому, что говорилось в комнате, а затем заучивал эти звуки, иногда произвольно соединяя отрывки разных фраз в одну. По утрам сестра Федорова обыкновенно звала брата пить кофе, произнося стереотипную фразу: «Павел Степанович, кофе готов».

Как только Федоров усаживался за стол, к нему подходил его пес Рауль и клал морду на стол. Хозяин отгонял его словами: «Пошел, пошел, рыло собачье».

Попугай, слышавший ежедневно эти разговоры, заучил их, смешав обе фразы, и нередко приходилось слышать, как он выкрикивал из своей клетки: «Павел Степанович,