Книга Из дома вышел человек… - Даниил Иванович Хармс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ки́ку с ко́кой расскажи
на заборе расскажи
ты расскажешь паровоз
почему же паровоз?
мы не хочим паровоз.
лучше шпилька, беренда́
с хи ка ку гой беренда
заверте́ла беренда
как то жил один столяр
только жилистый столяр
мазал клейстером столяр
делал стулья и столы
делал молотом столы
из оре́шника столы
было звать его иван
и отца его иван
так и звать его иван
у него была жена
не мамаша, а жена
НЕ МАМАША А ЖЕНА
как её зовут теперь
я не помню теперь
позабыл те́ – пе́рь
иван иваныч говорит
очень у́мно говорит
поцелуй[1] говорит.
а жена ему: нахал!
ты муж и нахал!
убирайся нахал!
я с тобою не хочу
делать это не хочу
потому что не хочу.
иван иваныч взял платок
развернул себе платок
и опять сложил платок
ты не хочешь, говорит
ну так что же, говорит
я уеду, говорит
а жена ему: нахал!
ты муж и нахал!
убирайся нахал!
я совсем не для тебя
не желаю знать тебя
и плевать хочу в тебя.
иван иваныч поглупел
между протчим поглупел
у усики́рку поглупел
а жена ему сюда
развернулась да сюда
да потом ещё сюда
в ухо двинула потом
зубы выбила потом
и ударила потом!
иван ива́нович запнулся
так немножечко запнулся
за п… п… п… п… п… пнулся
ты не хочешь, говорит
ну так чтоже, говорит
я уеду, говорит
а жена ему: нахал!
ты муж и нахал!
убирайся нахал!
и уехал он уехал
на извощике уехал
и на поезде уехал
а жена осталась тут
и я тоже был тут
оба были мы тут.
Даниил
Заточник (Хармс)
1925 ноябрь.
48
От бабушки до Esther
баба́ля мальчик
тре́стень гу́бка
рукой саратовской в мыло уйду
сыры́м седе́ньем
ще́ниша ва́льги
кудрявый носик
платком обут —
капот в балах
скольжу трамваем
Владимирскую поперёк
посельницам
сыру́нду сваи
грубить татарину
в окно.
мы улицу
валу́нно ла́чим
и валенками набекрень
и жёлтая рука иначе
купается меж деревень.
шлён и студень
фарсится шляпой
лишь горсточка
лишь только три
лишь настеж балериной снята
и ту́кается у ветрин.
холодное бродяга брюхо
вздымается на костыли
резиновая старуха
а может быть павлин
а может быть
вот в этом доме
ба́баля очередо́м
канды́жится семью попами
соломенное ведро.
купальница
поёт карманы
из улицы
в прыщи дворов
надушенная
се́лью рябчика
распахивается
под перо —
и кажется
она Владимирская
садится у печеря́
серёжками —
– как будто за́ город
а сумочкою —
– на меня
шуро́ванная
так и катится
за ба́баля калеты́
репейником
простое платьеце
и ленточкою головы —
ПУСТЬ
– балабошит ба́бушка
БЕЛьгию и блены
пусть озирает до́хлая
ро́станную полынь
сердится кошечкой
около кота
вырвится вырвится
вырвится в лад
шубкою о́конью
ля́женьем в бунь
ма́ханьким пе́рсиком
вихрь таба́нь
а́льдера шишечка
ми́ндера буль
у́лька и фа́нька
и ситец и я.
ВСЁ
〈1925〉
49
Вью́шка смерть
Сергею Есенину
ах вы се́ни мои се́ни
я ли гу́сями вяжу́
при́ходил ко мне Есе́нин
и четы́ре мужика́
и с чего́-бы это ра́доваться
ло́жкой стуча́ть
пошиве́ливая па́льцами
гру́сть да печа́ль
как ходи́ли мы ходи́ли
от поро́га в Кишинёв
проплева́ли три неде́ли
потеря́ли кошелёк
ты Серё́жа рукомо́йник
сары́нь и дуда́
разохо́тился по мо́йму
совсе́м не туда́
для тебя́ ли из корежё́ны
ору́жье шты́к
не тако́й ты Серё́жа
не тако́й уж ты́
по́й – ма́й
щё́ки ду́ли
скарлоти́ну перламу́тр
из за во́рота поду́ли
Váter Únser – Líeber Gótt
я пляса́ла сокола́ми
возле де́рева круго́м
ноги то́пали пляса́ли
возле де́рева круго́м
размога́й меня заты́ка
на кало́ше и ведре́
походи́-ка на заты́лке
мимо за́пертых двере́й
гу́ли пе́ли ха́лваду́
чири́кали до́ ночи́
на́ засеке до́лго ду́мал
кто́ поёт и бро́ви чи́нит
не по́ полу пе́рвая
залуди́ла пе́рьями
сперва́ чем то ду́дочны́м
вро́де как уха́бица́
полива́ла сы́пала
не ве́рила ле́бе́дя́ми́
зашу́хала кры́льями
зуба́ми зато́пала
с э́тако́го по ма́тери
с э́такого ку́барем
в обни́мку целу́ется́
в о́чи ва́лит бли́ньями
а лета́ми плю́й его́
до бе́лой доски́ и ся́дь
добреду́ до Клю́ева́
обра́тно заки́нуся́
просты́нкой за ро́дину
за ма́тушку ле́вую
у де́рева то́ненька́
за Ду́нькину пу́говку́
пожури́ла де́вица́
неве́ста сику́рая́
а Серё́жа де́ревце́м
на груди́ не кла́няется
на груди́ не кла́няется
не бу́кой не вечеро́м
посыпа́ет о́коло́
сперва́
