Книга Ревизор: возвращение в СССР 15 - Серж Винтеркей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом деле, земля под всем этим будет очень хорошо стоить лет так через двадцать. Но удержат ли Сатчан и компания этот актив в течении двадцати лет?
И я ведь прекрасно понимаю, хотя вслух мы с Сатчаном вряд ли это будем обсуждать, что они собираются провернуть, почему их не пугает ужасающее состояние фабрики. Они явно, взяв ее под контроль, сразу же пробьют фонды на реконструкцию, и эта задрипанная фабрика превратится в лакомый кусочек. Да еще, небось, и себе что-то отщипнут с тех щедрых денежных потоков, что выбьют на реконструкцию.
Но в девяностых придётся отстаивать своё влияние на фабрику в очень жёсткой борьбе. Разгул криминала будет страшный… Без хорошей крыши этот лакомый кусочек будет не защитить. Без головы останешься. А насколько эта комсомольская кампания, прекрасно себя чувствующая в нынешних тепличных условиях, окажется готова яростно и профессионально сражаться в 90-х за активы? Найти надежную крышу, или самой стать ей, расширившись за счет нужных людей?
– Слушай, мы с тобой люди маленькие, – примирительно сказал Сатчан. – Нам партия сказала, комсомол ответил «есть».
– Хорошо, – ответил я, поняв, что правильно угадал, вслух обсуждать будущую реконструкцию Сатчан со мной в силу каких-то своих соображений не готов. – Какая, значит, моя задача?
– Как обычно. Найти тонкие места, – пожал он плечами. – Серьезные нарушения, за которые их можно прижать.
– Там всё одно сплошное тонкое место, – фыркнул я, не особо горя желанием заниматься этим делом. – Одно вонючее недоразумение.
– Нужно что-то конкретное, документально зафиксированное. Запах к делу не пришьёшь. И сам понимаешь, мы тебя не обидим. Понравилась жене шубка?
– Да, понравилась. Хорошо, – согласился я, услышав от Сатчана то, что хотел, – когда это надо?
– Как всегда, уже надо, – дружелюбно улыбаясь, ответил он.
– Савостюк в курсе?
– Ещё нет, завтра с ним переговорю.
– Ладно, тогда завтра с ним созвонюсь, – протянул я ему руку прощаясь.
***
Москва. Квартира прокурора Томилина.
– Ой, не знаю, Юр, что вы с Брагиным так торопитесь? – недоумевала жена прокурора. – Мне кажется, Женечка ещё не готова к самостоятельной жизни.
– Она никогда и не будет готова, если при нас останется. – возразил ей супруг. – Ты даже хлеб резать её не научила.
– Но, Костя тоже ещё так молод. Им ещё учиться и учиться обоим. Разве они справятся?
– Лёва говорит, у Кости в этом же доме однокурсник живёт, ровесник, уже женат, ребёнка с женой ждут. И повзрослели не по годам, и справляются, и мама сопли поминутно не вытирает. Работают после учёбы и с родителей помощь не тянут.
– Ну, откуда ты знаешь? – вспылила супруга. – Как могут дети в восемнадцать лет самостоятельно и работать, и учиться?
– Очень просто. Марин, вспомни, как мы начинали.
– Мы же только на третьем курсе с тобой встретились...
– А твоя дочь будет на втором. Вспомни себя на втором курсе. Ты в общаге жила, руками стирала, и еду на общей кухне готовила. Наша Женя так сможет? – жена молчала, возразить было нечего.
Прокурор ушёл на балкон курить. Ему тоже было страшно за молодых. Но они с Лёвкой Брагиным другого способа научить детей самостоятельной жизни не видели. Друг тоже жаловался на сына, что тот безынициативный. Привёз отец диван – хорошо, не привёз – и на раскладушке нормально. Привёз стол на кухню – хорошо, не привёз – и подоконника хватает.
Главное, что оба, и Женя, и Костя, согласились на брак. Может, не всё ещё потеряно, может, оставшись один на один с бытовыми вопросами они быстро повзрослеют, когда поймут, что помощи ждать не от кого.
Главное, чтобы мать не вмешалась и всё не испортила. Сколько раз ей говорил, что она слишком балует дочь. И вот, пожалуйста, выросло совершенно не приспособленное к самостоятельной жизни существо. А родители не вечные!..
***
Вернувшись домой, застал у нас вернувшихся с прогулки по ВДНХ Никифоровну и Гончаровых, старого и юного.
– Ох, давно я в Москве не была! – делилась впечатлениями восхищённая Никифоровна. – Какая же красота на ВДНХ!
Проголодавшийся Родька уплетал фирменные рубленные котлеты от Никифоровны, а старый с явным удовольствием наблюдал за тем, как Анна Никифоровна с детской непосредственностью делится с нами своими впечатлениями от прогулки по Москве.
– А приезжайте к нам в деревню! – вдруг заявила Никифоровна, глядя на Егорыча с Родькой. – Вдвоём.
– Куда?! – чуть не поперхнулся я чаем. – Вам к врачу завтра. Забыли? Кстати, а вы сами доберётесь до института Бурденко?
– Доедем, ничего страшного, – отмахнулся Егорыч.– Сопровожу. Я же весь день свободен…
– Спасибо! – благодарно улыбнулся я. – А то зашиваюсь с учёбой, с работой…
Протянул ему медкарту Никифоровны и показал пять рублей в ней.
– Это доктору потихоньку надо отдать. Я ему с утра позвоню, попрошу время назначить, – инструктировал я Егорыча.
Тот понимающе кивнул, глядя на пятерку. Потом взял ее, засунул мне в карман рубашки. Извлек из кармана спортивной куртки небольшой кошелек из болоньи, открыл, достал из него пятерку и положил в медкарту вместо моей.
Мне было очень смешно, когда он проделывал все эти манипуляции… Еле сдержался, чтобы не рассмеяться, а то неправильно еще поймет. Егорыч демонстративно показывал мне, что «застолбил» Никифоровну, и берет ее на свое обеспечение. Этак скоро и свадьбу придется играть…
– Приедете в больницу и позвоните вот по этому номеру, спросите Нину Афиногенову, – написал я прямо на карте карандашом, – она поможет вам найти кабинет стоматолога, отдадите ей вот эту книгу за помощь, – выдал я очередной томик из своих запасов.
Ох, не забыть бы отзвониться в больницу завтра с утра. Написал себе записку и подсунул в раму зеркала в коридоре.
Гончаровы ушли, проводил их до подъезда и побежал дальше с псом гулять. Что ж такое? Покой нам только снится.
Во вторник дождался восьми часов и начал названивать в институт Бурденко. Первой дозвонился Нине в ординаторскую. Инну будут оперировать в пятницу. Ух… Хоть бы все хорошо прошло! Любые наши
