Книга СССР: вернуться в детство-4 - Владимир Олегович Войлошников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давайте посмотрим.
— Есть ещё набор фотографий сбора урожая непосредственно этого года, — добавил Вова, пока редактор просматривал материалы.
— Только все мы вам не дадим, — сказала я, вызвав косой скептический взгляд, — несколько выберите, остальное нам самим надо.
Короче, смех и грех. Сдали мы брошюрку (предупредили, что это ещё не конец, дальше будут ещё, всякие тематические), на улицу вышли, я говорю:
— Поехали, до «Мелодии» прокатимся? Кассеты посмотрим.
МОДЕРН ТОКИНГ
А в музыкальном магазине нам внезапно предложили «Модерн токинг». Были кассеты и даже пластинки, внезапно щедро выпущенные фирмой «Мелодия» в количестве достаточном для всех желающих, а не так, чтоб у прилавков очередная битва за урожай. На изнаночной стороне пластиночного конверта сидели Томас Андерс и Дитер Болен — молодые, улыбающиеся и со слегка подкрашенными блеском губами и даже как будто ресницами. Не знаю, наверное, для съёмки так полагалось или уж для сцены, потому что, вроде бы, мужики были оба правильно ориентированные. Этот их сценический макияж, надо сказать, ввёл некоторых советских зрителей в заблуждение. Знаю, к примеру, случай, когда один товарищ фотку Томаса Андерса в армии в тумбочке держал, в качестве симпатичной певицы, мдэ.
Пластинка стоила три пятьдесят, кассета «сони» — двадцать пять. Жабы-то у нас какие! Но для меня вопрос выбора не стоял — нам нужна была и пластинка, и кассета.
Ну и что, что проигрыватель в свинюшник переехал! Там же Рашидка в подсобке частенько кантуется, будет слушать. Да и поросятам пойдёт, оно ж такое бодренькое.
А вот домой пошла бы кассета — девчонки приедут, рады будут модному музону и вообще. Однако же, на обратной стороне оказались какие-то невнятные итальянцы. Продаван уже привычный к нашим индивидуальным заказам, спросил:
— Записать вам на другой стороне что-то конкретное?
— «Зи зи топ»? — предложил Вова.
— Да ну, нафиг! — решительно возмутилась я. — «Зи-зи топы» твои жёсткие, крындец. надо что-нибудь по манере похожее. И вообще, — меня вдруг посетила революционная мысль, — нафига нам весь альбом?
— И что ты предлагаешь?
— А что тут предлагать? Сам подумай: в каждом альбоме пара синглов — приличные, остальные — балласт. Ну, так ведь? — обратилась я за подтверждением к продавцу.
— Как сказать…
— Да прямо скажите: весь альбом без передыху будут слушать разве что супер-поклонники. А остальным что интересно?
Кассетщик на секунду задумался.
— «Ю ма хо, ю ма со»* и вторая, «Ю кан вин, иф ю вонт». А прочие…
*Это «You’re My Heart, You’re My Soul»
и «You Can Win If You Want»
— А прочие — наполнитель, чтобы хиты в коробке не брякали. Может, сборную солянку? Всяких исполнителей только самое супер-пуперское, а?
— Хм… Могу предложить…
Дальше мы слушали и соглашались. Или отказывались. В основном этим Вова занимался, я так, потихоньку сбоку реплики подкидывала. Составили сборник на целую кассету.
— Странно мне, — высказалась я на улице, — обычный вроде бы советский продавец, а столько времени на нас тратит.
— Любимая, — усмехнулся Вовка, — а ты не заметила, что копии кассет, составленных по нашим заявкам, у него на самых видных местах сто я т?
— Ну, нет, конечно! Я же Зоркий Сокол, внимательность — моё второе имя*.
*Да, это сарказм.
— Так вот, они-таки стоят.
— Пользуются, значит, популярностью?
— Естессно! Дядя имеет свой процент. Зарабатывает. Ещё бы ему с нами не разговаривать!
ПРО ИЗМЕНЕНИЯ
Мне казалось, что после нашего непосредственного знакомства с конторой глубокого бурения*, ритм и течение нашей жизни как-то изменятся, но нет. Товарищ майор (я не знаю, на самом деле, какое там у него было звание, но мы с Вовой привыкли называть его между собой именно так, и он ни разу не возразил) приезжал с непонятной периодичностью, никогда не предупреждая, но всегда точно зная, что мы дома. Ну, это-то как раз неудивительно.
*Это такая шутка юмора про КГБ.
В остальном мы продолжали жить как жили: книжки, смешная учёба, музыкалка, сельское хозяйство. Мы не стали местными Джеймсами Бондами, и наша родня совсем не подозревала, что новый «корреспондент» вовсе и не корреспондент даже. Кроме того, Сергей Сергеич периодически приносил номера́ внутреннего издания какого-то НИИ (подозреваю, что напечатанные в единичном экземпляре специально для нас). Бабушка эти листки ни в какое сравнение с «Восточкой» не ставила. Ну, в самом деле: или газета областного уровня — или какая-то фитюлька институтская. Журналиста, однако же, встречала вежливо, даже поила чаем с пирогами. Тот не отказывался. Не знаю уж, наверное, из шпионских соображений.
Тащ майор приезжал, задавал вопросы, из которых следовало, что и сейчас они нас слушают, и старый архив тоже перечитывают. Некоторых словов не понимают. А хотят понимать. Закономерно.
Идёт ли это куда-то или ложится в архивах Иркутского отделения мёртвым грузом, я понятия не имела — не скажут ведь всё равно, даже если спросить. Да и не хотела я, честно говоря, спрашивать. Подзадолбала меня эта конспирация, хотелось уже просто жить и чего-нибудь новенького. Вот, например, из общественно-полезного — брошюры про морковку и свёклу. Урожай тоже ничего себе был, и фоток нам Пал Евгеньич понаделал. Пишем!
А ещё пришла открытка про прибавление в Ставропольском семействе Вороновых. Не обмануло УЗИ (которое все упрямо называли телевизором) — пацан! Я за Олега Петровича, если честно, радовалась, Вовка — ещё больше. Собирали тут, как положено, всякие подарочки младенцу — крошечные умилительные ползунки и рубашечки (хозрасчётный цех местной фабрики очень симпатичные начал выпускать). Рашидка в порядке эксперимента сшил из оставшихся шкурок меховой конверт для зимних гуляний (это такая младенческая штука типа спального мешка с капюшоном, для максимальной пользы свежего воздуха).
Такие вот радостные хлопоты.
ПРО ПОДАРКИ
В ноябре у моего папы день рождения. Седьмого — я говорила, кажется? Тоже удобно, всегда выходной.
И в этот раз я решила закрыть последний, тысызыть, гештальт. Возможно, вы будете смеяться или скажете, что вам эта тема уже надоела. Но. Человек к хорошему привыкает быстро, особенно к удобствам быта. И мне хотелось, чтобы моим родным жилось легче и веселее, в полном соответствии со словами товарища Сталина. А у папы Санька маленький, а скоро второй пацан родится. Два шкета в доме! И поэтому к тридцатидвухлетию — та-дам! — я купила ему автоматическую стиральную машинку. Конечно же «Вятку», потому как ни о какой конкуренции и разнообразии ассортимента речи даже близко не шло. СССР выпускал ровно один вид автоматов — спасибо, что он вообще был!
Папа подгон всё равно оценил и радовался, как он это умеет — громко и с юмором.
На день рождения я в этот раз выбралась — с Вовой, конечно же, иначе как. Наелись праздничной вкуснятины, посидели в тёплой компании — тут тоже очень много пели, дядя Коля всегда приходил с гитарой, такие хоры составлялись, закачаешься.
Я довольная ехала домой, как слон.
ПРО ВЫБОР
К слову, ситуация со скудостью выбора проявлялась в подавляющем большинстве областей народного, тысызыть, потребления. Возможно, не во всех регионах это чувствовалось одинаково остро, но в Иркутске — стопроцентно.
Скажем, конфеты. Приходишь в магазин. Есть конфеты — ура! Два вида конфет? Офиге-е-еть!
Или бегут:
— В промтоварный обои завезли!
Это значит, завезли какие-то одни обои. И люди мчатся наперегонки, успевают хватать, что есть. А вот если вдруг: «Привезли четыре вида обоев!!!» — это просто ни хрена себе! При этом всё разнообразие может заключаться в том, что в одном и том же рисунке менялся цвет фона: букетики на жёлтом, розовом, сиреневом или голубом поле. Поражающий воображение ассортимент, мдэ…
Или, к примеру, ближе к нам — курица. Куры были потрошёные (особый шик) и непотрошёные. Непотрошёные для меня в виде продукта представлялись хтоническим ужасом. Это зачем такое людям предлагать? Хорошо хоть, в Иркутске отошли от традиции продавать кур неощипанными, мама дорогая… При этом, несмотря на присутствие в окрестностях города нескольких птицефабрик, кур мы видели только Ангарских: леггорновских петушков астенического сложения (этих ещё можно было жарить) и видавших виды жилистых несушек (эти только для бульона). Видимо, детища остальных птицефабрик распределялись по другим населённым пунктам.
В этот последний пункт
