Книга Экстази - Ирвин Уэлш

— Ты не пойдешь сегодня в Водоворот?

— Может, и пойду, — сказала она неожиданно для самой себя. Ей не нравилось в Водовороте, она ненавидела местную публику. Она даже не знала, кто играет.

— Сегодня будут 999. Слабая группа, но все они одинаковы, когда накачаешься спидом и пивом, правда?

— Ну да, в общем, правда.

— Меня зовут Андреас.

— Ага, — слегка грубовато ответила она, но затем, поддаваясь на его приподнятые в ожидании брови, которые делали его лицо смешным, сказала: — Сэм. Не Саманта, а Сэм.

— Саманта лучше. Сэм — имя для мужчины, а не для красивой девушки. Не позволяй себя укорачивать, Саманта. Не позволяй больше это с собой делать.

Она почувствовала в себе небольшой взрыв ярости. Кем он себя считает? Она уже готова была ответить, когда он сказал:

— Саманта… ты очень красивая. Мы должны встретиться в пабе Корабль на Вардаур-стрит в восемь часов.

Хорошо?

— Ну да, может быть, — сказала Саманта, но она уже знала, что придет. Она посмотрела ему в глаза. В них она увидела силу и тепло. Ей показалось, что они выглядели забавно — голубые на фоне его розовых волос.

— Ты что, лондонский зоопарк ограбил, что ли? Что это у тебя за хуев фламинго на голове?

Андреас вопросительно поглядел на нее. Саманте показалось, что она заметила жесткость и гнев в его взгляде, но он сменился таким полным спокойствием, что она решила, что ей привиделось.

— Понятно… фламинго. Саманта пошутила, да?

— У тебя что, чувства юмора нет, что ли?

— Ты очень молода, Саманта, очень молода, — заметил Андреас.

— Да ты что? Мне столько же лет, как и тебе. У нас наверняка разница-то всего в пару недель.

— Я тоже очень молод. Разница, однако же, в опыте. Она снова готова была поддаться приступу ярости, но Андреас уже вставал из-за стола.

— А теперь я пошел. Но сперва мы все же поцелуемся, ладно?

Саманта не пошевелилась, когда он наклонился и поцеловал ее в губы. Его поцелуй был нежен. Он задержался, и Саманта почувствовала, что отвечает взаимностью. Потом он поднялся.

— В восемь нормально, да?

— Да, — ответила она, и он ушел. Она осталась одна и осознала это с болью. Она понимала, что подумали про них окружающие: двое теназадринов целуются.

«Так или иначе», — подумала Саманта, — его, по крайней мере, моя компенсация не интересует».

Вскоре после этого она ушла, безо всякой цели прогулялась по Чаринг-Кросс-Роуд, свернула на Сохо Сквэйер, повалялась на солнышке с офисными служащими. Потом она прошлась по улочкам Сохо и дважды прошагала всю Кэрнаби-стрит, и, только почувствовав себя без ног от усталости, она спустилась в подземку и отправилась на Шепердз Буш, в сквот, который делила с группой молодых панков, чей персональный состав периодически менялся.

На кухне болезненно худой рыжеволосый шотландский парень, покрытый прыщами, по имени Марк, поедал яичницу с беконом и фасолью прямо со сковородки.

— Все нормально, Саманта? — улыбнулся он ей. — У тебя спида случайно нет?

— Нет, — с вызовом ответила она.

— Мэтти и Спад поехали в город. А я не мог пошевелиться с утра. Повеселился круто прошлой ночью. И вот только завтракаю. Жрать хочешь? — Он кивнул на свернувшиеся в жире остатки пищи.

— Нет… нет, спасибо, Марк, — Саманта выдавила из себя улыбку. Она начала чувствовать, как на ее лице растут прыщи, только потому, что она стоит рядом с его сковородкой. Ребятам-шотландцам, которые жили на этой квартире, было всего по шестнадцать, но они были настоящими свиньями: грязные, шумные, с наивными вкусами в музыке. Они были довольно дружелюбны; но проблема была в избытке их дружелюбия; они дышали за твоей спиной, как семейство жизнерадостных щенков. Она зашла к себе в комнату, которую занимала с еще двумя девушками, Джулией и Линдой, включила черно-белый телек и не сводила глаз с настенных часов, пока не настало время уходить.

Она опоздала в Корабль на десять минут. Он уже был там — сидел в углу. Подойдя к стойке, она заказала себе сидра. И села к нему за столик. Путь к столику показался ей вечностью, она чувствовала на себе взгляды всех людей в баре. Улыбнувшись ему в ответ и нервно оглядываясь по сторонам, она с удивлением отметила, что никто, похоже, не обратил на них никакого внимания. Они много выпили и нюхнули спида, который у нее все-таки был и которого она не дала Марку-шотландцу.

В этот вечер под разъяренные звуки выступающей группы Андреас и Саманта скакали по танцполу, забыв обо всем, как безумные. Саманту охватило ощущение свободы и спокойствия, какого она никогда еще не испытывала. Это чувство было вызвано не алкоголем и наркотиками: его источником был Андреас со своей заразительной уверенностью в себе и жизнелюбием.

Она знала, что пойдет с ним домой. Ей хотелось одновременно и веселиться здесь дальше, и поскорей закончить.

На обратном пути Саманта почувствовала, что рай потерян, когда перед ними возникло трио пьяных, улюлюкающих скинхэдов.

— Чертов цирк уродов! — выкрикнул один.

— Пусть идут, — сказал второй, — жаль их, на фиг они тебе сдались?

— А сиськи у нее ничего. Дай пощупать, малышка! Первый подонок дернулся к Саманте.

— Отвали! — крикнула она.

Внезапно Андреас встал перед ней, преграждая ему дорогу.

На какое — то мгновение лицо юного скинхэда выразило удивление и вопрос, как будто он с испугом осознал, что ситуация сейчас выйдет из-под его контроля совершенно неожиданным образом.

— Уйди с дороги, блин, ты, урод чертов! — прошипел он Андреасу.

— Действительно, отойди! Не хочу, чтобы за меня кто-то разбирался!

Тем не менее Андреас не сдвинулся с места. Он глядел своему предполагаемому мучителю прямо в глаза, медленно и расслабленно шевеля желваками. Казалось, он наслаждался этой нежданной помехой, абсолютно владея собой. Он не спешил открыть рот, но, когда он заговорил, речь его звучала медленно и монотонно.

— Если ты не оставишь нас в покое, я отгрызу тебе твою сволочную морду. Понял? — останешься без морды.

Он удерживал свой взгляд. Глаза обритого подонка сперва заслезились, потом задергались. Он громко заорал, но при этом, возможно, сам того не замечая, стал отступать назад.

— Пошли, Тони, на хрен этого фрица-урода, пойдем, пока мусора не набежали, — сказал его приятель.

Уходя, они еще выкрикивали свои оскорбления, но в них звучала маниакальность и протест отчаяния, свойственные униженным и побежденным.

Саманта была поражена. Она боролась с этим чувством, но чувствовала, что немец все больше и больше поражает

ее.

— А ты смелый.