Книга Колдун и Ведьма - Ник Перумов

кто писал об ужасающих простого смертного последовательностях, из коих сложен наш мир и то, что за ним. О кирпичиках сущего, от мельчайших до поистине исполинских, невообразимых.

Правда, Бри на меня обижается. Считает, что «дурацкие книжки эти» отвлекают меня от единственного, по её мнению, стоящего занятия — выражения восхищения ею, Бри. Конечно, это она не всерьёз — но кто ж их, ведьм, разберёт!

Но мы действительно счастливы вместе. С Бри пришло тепло. Башня моя ожила, наполнилась её смехом, её стремительными, летящими шагами, шорохом её платьев, постукиванием её каблучков, ароматами её духов и всем прочим, что входит в твой дом вместе с любимой.

Внезапно оживает моё заклятие-предупреждение — большая сова зажигает алые огни глаз, расправляет крылья, хрипло произносит:

— Учитель… Учитель Святогор… Святогор…

Бри с Рашпилем разом подскакивают, и моя жёнушка, лихорадочно поправляя волосы и прихорашиваясь, мечется по веранде, старательно «наводя порядок», как она себе это представляет, — на самом деле лишь распространяя Хаос.

Почему-то Бри боится моего учителя до колик, сколько бы я ни объяснял.

Наставник появляется вскоре, верхом на смирном ослике — почему-то он предпочитает их и мулам, и коням.

Приветствия, рукопожатия, учитель со старомодной галантностью касается губами протянутой ручки Бри, отчего та заливается краской. На столе появляется ещё один прибор, дымится чай, и едва учитель принимается рассказывать о последней своей миссии — походу к заброшенной имперской обсерватории в горах, что оказалась возведена ещё на фундаменте какой-то постройки явно титанов — как вдруг заклятия мои оживают вновь.

Сова расправляет крылья.

— Кто бы это мог быть? — удивляюсь я.

— Ламии две направляются к дому Ивана, — вдруг не своим голосом сообщает сова, и у нас с Бри глаза лезут на лоб. Не хватало ещё, чтобы мои собственные чары начали бы изъясняться гекзаметром!

Мы глядим на учителя, и он как-то вдруг очень сконфуженно втягивает голову в плечи, уставясь куда-то в угол. Мне кажется, ему очень хочется провалиться сквозь землю.

— Ламии? — наивно удивляется Бри. — Какие ламии? И почему две?

Я уже всё понимаю. И гляжу на учителя с сочувствием.

— Нашли меня-таки, — вздыхает Святогор. — Пропусти, Иван, чего уж там…

...Они показываются вскоре, на ведущей от леса к башне дорожке. Две ламии: одна из них не кто иная, как Талессис, а вот рядом с ней…

Рядом с ней проворно извивает хвостом маленькая ламия в строгой серо-красной хламиде, такой же, как у матери. Ростом малышка примерно с семи-восьмилетнего человеческого ребёнка, чёрные вьющиеся волосы тщательно убраны, украшены тонким серебряным обручем (у Талессис такой же, только золотой).

Мы с Бри выходим к ним навстречу. Талессис мы не видели с тех самых дней, с дней нашего Приключения. Зиму, видать, ламия провела в спячке с новорождённой дочерью, а вот теперь, проснувшись, явилась к нам.

Точнее, конечно же, не к нам.

— Благословен будь сей дом… — начинает Талессис в своём обычном стиле.

— Мы очень рады вас видеть! — Бри открывает ламии объятия, чем в очередной раз меня поражает. Они что, лучшие подружки теперь?

Маленькая ламия грациозно кланяется. Она и в самом деле очень красива — куколка, да и только. Те же, что у матери, фиалковые глаза на пол-лица.

— Мудрого мага мы с дочерью тщились увидеть, // И нам указан был путь к этой сказочной башне. // Маг Святогор…

— Он скрываться не будет, — слышу я голос учителя.

Обе ламии одинаковым движением закрывают себе рот ладошками.

А в следующий миг маленькая ламия устремляется вперёд, низко-низко кланяясь Святогору.

— Милый отец, разреши мне омыть тебе ноги, — слышу я тонкий, но смелый её голосок, — В сне зимнем мать о тебе рассказала и образ вложила. // Дай мне явить о тебе всю заботу, // Что лишь почтительной дщери достойна!..

Святогор краснеет не хуже, чем Бри. А моя жёнушка, сложив ладони и прижав их к щеке, с умилением взирает на эту семейную сцену.

А ведь это первая маленькая ламия, у которой есть живой отец!..

Святогор осторожно касается волос дочери. Гладит, кладёт обе руки ей на плечи. Фиалковые глаза малышки сияют.

— Как тебя звать, дитя моё?

— Имя Сирайя даровано мне, // О родитель.

Святогор с какой-то чуть виноватой улыбкой обнимает её, прижимает к себе.

Талессис всхлипывает. Рядом с ней в тон всхлипывает и Бри.

Ну вот. Чуть что — и глаза на мокром месте!..

… Потом мы долго сидим в лёгких весенних сумерках, и Талессис рассказывает, что заклятия моего учителя сработали, но так, что человеческий торс появился у Сирайи гораздо раньше, чем у других, а ещё она очень способная к магии и прочим волшебным делам. Святогор всё это время сидит молча, а Сирайя с необычайной серьёзностью и в самом деле омывает ему ноги в тазике.

— Девочку, конечно, надо учить! — заявляет Бри. — Раз способна в магии — будет ведьма!.. Ведьм-ламий у нас ещё не бывало!..

— А может, колдунья! — возражаю я. — Ламий-колдуний не бывало тоже!..

— Колдуний вообще не бывает!

— Ну и что, она будет первой! Ламий при живых отцах тоже ещё не бывало!

— Вот ещё! Она будет ведьмой, конечно же!

— Колдуньей!

— Ведьмой!

— Колдуньей!

— Нет! Ведьмой-ведьмой-ведьмой! И не спорь с женой, милый!..

Святогор меж тем негромко разговаривает с Сирайей, та вытирает ему ноги, потом добывает откуда-то гребешок и принимается расчёсывать ему волосы, забравшись на стул. Ну да, «как достойно почтительной дщери»!..

Талессис говорит, но то и дело бросает взгляды на Святогора, полностью ушедшего, похоже, в разговор с маленькой ламией.

А та, закончив расчёсывать ему волосы, теперь аккуратно заплетает их в две косицы.

Бри расспрашивает старшую ламию, как она теперь будет жить, что делать — и думает ли она о следующей осени?..

— Зло не творю я теперь и хочу мирной жизни в покое. // Дочь воспитать, чтоб жила бы как ровня средь магов.

— Верховная ведьма Ринрайт может оказаться против, — осторожно замечаю я.

Бри морщит лоб.

— Да, верно, — признаётся. — Может случиться. Тогда… тогда даже и не знаю, куда! Колдуний ведь не бывает!..

Вот же упрямица.

— Тихо, не спорьте, — подаёт голос учитель. — Я сам ею займусь. А уж как это называть — не столь уж важно, как-нибудь разберёмся. Талессис! Мы можем поговорить?..

Глаза ламии вспыхивают.