Книга Спутники Марса: маршал Тюренн и принц Конде - Людмила Ивонина

на эту хитрость и двинулся за французами, а те совершили неожиданный маневр и обрушились на противника, который оказался вне укреплений. Поначалу еще сохранившиеся ветеранские испанские «терции» подавили французскую гвардию, захватив ее знамена, что явилось местью за Рокруа. Тем не менее, кавалерия Конде подтвердила свое превосходство и заставила отступить испанскую конницу, оставившую основную массу своей пехоты изолированной на поле сражения, что привело к ее сдаче. Так принц нанес сокрушительное поражение испанцам, энергично и умело распорядившись на поле боя собственными войсками. Потери Леопольда Вильгельма оказались огромными: 4 000 убитыми и 6 000 пленными. В ходе бегства он потерял всю артиллерию и весь обоз. К тому же в сражении при Лансе были уничтожены остатки испанской пехоты, находившиеся на территории Испанских Нидерландов. Луи Конде гордился собой и не сомневался в усилении своего влияния на короля[65].

Ведь именно после этой победы Анна Австрийская напомнила Мазарини его слова о том, что решительный удар по фрондерам лучше всего нанести после крупного военного успеха. И 25 августа того же года Узкий совет решил арестовать парламентских лидеров во главе с неугомонным старцем Брусселем. А 26 августа состоялся большой благодарственный молебен в честь победы Конде.

Только в октябре 1648 г. был заключен Вестфальский мир, венчавший окончание Тридцатилетней войны. Значительную лепту в благоприятные условия договоров Франции с Империей и германскими князьями внесли победы Анри де Тюренна и Луи де Конде. Но он не принес ожидаемого покоя ни Франции, ни покрытым славой полководцам. Во-первых, не был подписан мирный договор с не принявшей требования Парижа Испанией, а, во-вторых, внутренняя смута продолжалась.

Грабежи и вымогательства наемников, не получивших платы за свой ратный труд, прямо в парижских предместьях вызвали в декабре 1648 г. нападки парламента на самого Конде. Аристократ-полководец и так едва выносил «людей мантии», а уж терпеть указания, когда и сколько платить собственному войску, вообще не мог. Его возраст, характер и победы не позволяли ему соединить с бьющей через край энергией терпение. В итоге принц испортил отношения с парламентом и автоматически сблизился с партией кардинала. Собственно, такова будет позиция Конде и других принцев крови на протяжении всего периода Фронды. Борьба клик вокруг трона превратит трагедию в фарс, в непрерывную сеть заговоров и мятежей.

Как союзник кардинала принц был очень ненадежным: «Мазарини… если не принять мер, погубит государство. Парламент слишком торопится… вздумай я броситься вслед за ним, я мог бы устроить свои дела лучше, нежели он свои, однако меня зовут Луи де Бурбон и я не намерен расшатывать устои трона. Неужто оголтелые судейские колпаки поклялись вынудить меня начать гражданскую войну или придушить их самих, навязав себе и им на голову нищего сицилианца, который, в конце концов, перевешает нас всех?» Окончательно его позиция определилась 17 декабря, когда президент Новион заметил, что парламент – «единственное место во Франции, где должны обсуждаться государственные дела, в их числе вопросы о мире, войне и заключении союзов…». Иронически сняв шляпу перед новыми «суверенами», Конде заявил, что всегда «короли оставляли за собой власть объявлять войну, заключать мир и прочие… договоры и сообщали об этом парламенту, когда уже все было сделано и подписано». Сейчас он стал беспощадным врагом этих взбунтовавшихся «буржуа».

Он, королева и кардинал более не желали вести дискуссии с фрондерами. 6 января 1649 г. в 2 часа ночи весь двор вместе с королем, Анной и Мазарини покинул Пале-Рояль и переехал в Сен-Жермен-ан-Ле. У Конде был план стянуть к Парижу войска и атаковать его с юго-востока артиллерийским штурмом из 20 пушек, а затем ввести армию через Сент-Антуанские ворота, захватить парламент и устроить суд над мятежниками. Венецианский историк Гвальдо Приорато, правда, считал иначе: принц выступал за блокаду, а Мазарини – за штурм. Но венецианец, видимо, поддался анти-мазаринистской пропаганде сторонников Конде, когда позже принц вступил в борьбу за власть с кардиналом: нужно было показать, что Мазарини был более жестоким, чем его противник. План Конде вполне соответствовал полководческому «почерку» принца и его характеру, и его реализация была объективно возможной, пока в руках правительства оставались Арсенал и Бастилия. Идея безжалостного штурма была отвергнута уже ко времени отъезда двора: ее сочли чреватой непредсказуемыми последствиями[66].

Ночью 10 января к парижанам присоединились принц Конти, герцог Лонгвиль и когорта старых заговорщиков против Ришелье: герцоги Буйон, Бофор, Ларошфуко, Люинь, герцогини де Лонгвиль и де Буйон. Скреплял эту разношерстную коалицию своей неутомимой энергией и безмерным властолюбием заместитель парижского архиепископа коадьютор Поль де Гонди. Конде был разгневан на коадьютора, как-то заметившего ему, что он пособничает Мазарини в его мошеннических делах вместо того, чтобы стать спасителем страны, отстранив от власти первого министра. Кстати, в своих мемуарах Гонди не жаловал родственников Конде: принц Конти «как вождь партии был нуль и в умножении участвовал лишь постольку, поскольку был принцем крови… Злоба играла в нем ту же роль, какую малодушие в герцоге Орлеанском. Она затопляла все другие его свойства, все, впрочем, посредственные и со множеством изъянов». А герцогиня де Лонгвиль «от природы наделена умом основательным, но еще в большей мере изощренным и изящным. Дарования ее… не показали себя в делах, в которые ее вовлекла ненависть к принцу Конде, и в которых удержали любовные интриги…»[67].

Конде пришлось успокаивать встревоженного Мазарини, что он не в сговоре с братом-предателем, и даже поклясться, что «или погибнет вместе с ним, или с триумфом вернется в Париж». Но, уяснив, что столицу поддержали губернаторы Шампани, Пикардии и Нормандии, и за ними может последовать их дворянская клиентела, он засомневался в достаточности своих сил и отправил в Бургундию приказ «собирать как можно больше дворян и присылать их ко мне»[68]. 12 января он начал обстрел Бастилии, и готовился внезапно овладеть высотами Монмартра. Комендант Бастилии сдал крепость 13 января, но Монмартр выстоял. Еще ранее парижане завладели Шарантоном, чтобы сохранить за собой позицию на реках Сене и Марне. 8 февраля принц захватил Шарантон, не встретив сильного сопротивления из-за численного превосходства его сил над армией Парижа. В конце февраля Конде успешно замкнул продовольственную блокаду столицы.

Когда начались переговоры о мире, Париж волновался, и Луи рассудил, что ему нужно ехать в столицу. Он ничего не боялся – за его спиной стояла армия – и надеялся, что если ему удастся склонить обе стороны к согласию, именно он окажется в роли лучшего советника и спасителя. Ларошфуко писал, что «в Париже ему (т.е. Конде) был оказан совершенно такой же прием, какой он