Книга Дворец сновидений - Исмаил Кадаре

Пиши письма и жалобы кому хочешь, говорю ему, у меня кони с места тронуться не могут, и я не могу бросить без доставки другие пакеты из-за твоих задрипанных пяти снов. Ну, от таких слов эта краснорожая скотина просто взбеленился: ну конечно, вот, значит, как вы относитесь к нашим сновидениям, вам по душе только сновидения столичных разукрашенных барышень и артистов, а наши для вас, значит, слишком неотесанные. А вот правительство провозгласило, что именно как раз эти, наши, и являются подлинными народными сновидениями, поскольку происходят из самой основы государства, а не от этих изнеженных модников. Орет и орет эта погань, так что у меня уже никаких нервов не осталось, и господь только знает, как я вообще сдержался и не приложил его палкой. Нет, бить я его не бил, но уж чего только ему не наговорил. Я уже озверел и от дороги, и от задержки и нашел повод облегчить душу. Обложил как следует и его самого, и его городишко, и его вонючую супрефектуру, которую даже деревенским кварталом не назовешь, где живут только пьяницы и свихнувшиеся придурки, которые даже нормальных снов увидеть не могут, а от их сновидений лошади шарахаются. Была бы моя воля, продолжал я, после всего этого лишил бы Енишехир права на рассмотрение их сновидений по меньшей мере лет на десять. Он совсем взбеленился и пеной брызжет почище моих коней. Я, говорит, доложу о твоих словах, а я ему пригрозил, что, если только попробует это сделать, я тоже сообщу куда надо об оскорблениях, которыми он осыпал Табир Сарай. Что? — завопил он, я оскорблял священный Табир-Сарай? Да как ты смеешь такое говорить? Оскорблял, говорю я, назвал его скопищем барышень и разукрашенных артистов. Тогда этот тупица бросает орать и начинает плакать и умолять. Не губи меня, ага, у меня, говорит, жена и дети, не делай этого.

Громкий хохот заглушил на мгновение слова курьера.

— А потом, что потом-то было? — спросил кто-то.

— Тут в самый разгар всего этого являются супрефект и имам, которым кто-то донес о происшествии. Когда услышали, в чем дело, стали репы чесать, не знают, что делать. Заставить меня забрать папку они опасались, потому что это было бы все равно что удерживать меня там насильно, поскольку ясно было — кони с этой папкой с места не тронутся. Признать, что сновидения их супрефектуры настолько дрянные, что препятствуют передвижению курьеров, — этого они тоже не могли. А для меня время дорого. У меня больше тысячи сновидений из разных областей, и за опоздание отвечать мне. Тогда я им режу напрямую, без шерсти на брюхе, как говорится. Предложил им проехать вместе со мной до того поля, на котором я оставил папку, чтобы они посмотрели собственными глазами на всю эту чертовщину. Согласились, хотя носы и воротили; и вот так, набившись всем скопом в повозку, добрались до выезда из Енишехира. Папка лежала там. Я поднял ее с земли, положил в повозку, стеганул коней, а они ни с места — только ржание и пена летит во все стороны, словно в повозку сам дьявол забрался. Достал папку из повозки, дал им в руки — и кони рванули во весь опор. Я уж говорил, что оставил бы их так, с разинутыми ртами, с папкой в руках, да и дал бы деру, но побоялся осложнений и повернул повозку обратно. Видите, говорю им, поняли наконец? Они только шепчут «Аллах!» как полудурки и не знают, что делать.

Пока мы пытались найти хоть какой-то выход, начальнику отделения, который перепугался до мозга костей, решив, что в этом деле может пострадать первым, поскольку допустил отправку в Табир такого дьявольского сновидения, пришла в голову мысль — вынимать сновидения из папки одно за другим и выяснить, от какого из них вся эта дурь происходит, чтобы из-за него не пострадали другие. Мы все обрадовались этой выдумке и, не откладывая в долгий ящик, начали проверку, доставая из папки то одно сновидение, то другое. Особого труда не составило найти то самое, скверное, сновидение. Вытащили мы из папки эту заразу, и я поехал дальше.

— Да это прямо не сновидение, а чертовщина какая-то, — проговорил кто-то.

— А что теперь с ним будет? — спросил другой. — Его ведь ни на какой повозке не увезешь, разве нет?

— Да хоть бы никогда и не привозили, — сказал перевозчик с хриплым голосом.

— А может, это какое-то важное сновидение, тем более оно оказалось таким необычным.

— Да какое бы оно ни было, — проговорил курьер, — Пусть даже из чистого золота. Если уж кони отказываются его везти, значит, что не сновидение, а сам черт. Понимаешь, черт с рогами, вот что это!

— И все же…

— Никаких «все же»; если кони не могут его везти, значит, там оно и сгниет, в этом проклятом Енишехире.

— Ну нет, — сказал старый курьер, — не знаю, как оно сейчас, а вот раньше в таких случаях использовали пеших гонцов, сноносцев.

— Что, в самом деле такие были?

— Ну конечно, — ответил старик. — Были известны случаи, хоть и редко, когда кони не могли везти сновидения. Для этого были пешие курьеры, грязедавы, как когда-то их называли. Раньше все-таки порядка больше было.

— И сколько же надо времени пешему курьеру, чтобы доставить аж оттуда сновидение?

— Зависит от расстояния. Если мне память не изменяет, то из Енишехира понадобится примерно года полтора.

Несколько человек присвистнули от удивления.

— Удивляться тут нечему, — сказал старый курьер. — Не зря говорят, что правительство зайца на телеге догонит.

Они переключились на другую тему, а Марк-Алем протиснулся дальше. Везде стоял тот же оглушающий гул разговоров: у входа в помещение, на лавках и у окошек Экспедиции, в которые курьеры по очереди, регулировавшейся совершенно непостижимым для Марк Алема образом, сдавали доставленные дела.

Один из курьеров, про которого Марк-Алем услышал, что тот потерял сумку, поскольку напился по дороге, сидел в сторонке, с глазами красными, как горящие угли, и продолжал пить, что-то про себя бормоча.

Снаружи, со двора доносился непрерывный гул голосов, скрип колес повозок, которые только что прибыли издалека или, наоборот, уезжали после сдачи документов, и время от времени раздавалось ржание коней, от которого у Марк-Алема внутри все дрожало еще сильнее. И вот так будет продолжаться до самого утра, подумал он, оцепенев. До самого утра, о господь всемогущий, повторял он, продираясь сквозь весь этот хаос, чтобы уйти оттуда поскорее.

IV. ВЫХОДНОЙ

Два-три раза Марк-Алем в ужасе просыпался от