Книга Путь к себе - Франц Николаевич Таурин

вы будете иметь большие деньги, за деньги вы не купите здоровье. Лучше выпейте, — он вылил остаток коньяка в кружку и подвинул ее Алексею, — и успокойтесь.

— Вы не хотите покупать золото, — заговорил Мисявичус после короткого молчания. — Дело ваше. Я просто предложил вам, потому что имею к вам большое уважение. Но скажу еще раз, дело ваше… Я прошу вас, сделайте мне только одну услугу.

— Какую?

Мисявичус пристально посмотрел Алексею в глаза:

— По-честному? Без обмана?

Алексей побагровел:

— Ты за кого меня принимаешь!

— Не горячитесь, — сказал Мисявичус. — Я вижу, что имею дело с честным человеком. Я не могу сам отвезти золото. Это будет подозрительно. Северные жители выезжают редко. Дорога стоит много денег. Вы через месяц заканчиваете свою работу и уезжаете без всякого подозрения…

— И ты мне в карман золота насыпешь?

Мисявичус тоже усмехнулся:

— В карман сыпать неудобно. Я видел у вас, когда первый раз заходил, очень красивый утюг. Еще ваш товарищ смеялся, зачем вы купили такой большой утюг. Вы сказали, что в ларьке были только такие. Вы правильно сказали. Я тоже купил там такой утюг, — и снова пристально уставился на Алексея.

— Ну?..

— Услуга ваша состоит в том, — сказал Мисявичус, медленно выговаривая каждое слово, — вы увезете свой утюг и мой утюг в Иркутск… За это вы получите столько же денег, сколько заработали здесь за четыре месяца.

Алексей захохотал:

— А если не довезу?

— Довезете. Я уже сказал, что считаю вас честным человеком. Кроме того, — Мисявичус многозначительно усмехнулся, — портить отношения в таком деле невыгодно. И опасно. — Он посмотрел на часы. — Ваши товарищи придут еще не скоро. Я успею сходить за своим утюгом.

Глава тринадцатая

И Я ТАКАЯ ЖЕ…

Мисявичус при нем начинил утюги. Вынул нутро, заполнил корпуса утюгов золотым песком и мелкими самородками и залил расплавленной свечкой, чтобы не брякало. Алексей впервые увидел золото в таком количестве и поразился: тусклые шершавые крупицы. Никакого виду! Только что тяжелый, а и не подумаешь, что благородный металл.

Алексей уложил начиненные утюги в чемодан и запер на ключ оба замка.

— Всегда запираете? — спросил Мисявичус.

— Не запираю.

— Тогда не нужно. Не надо вызывать подозрение.

«Подозрение» — гулко, как молотом по стволу, ударило это слово Алексея…

С беспощадной ясностью дошло до самого нутра, что теперь он уже не он и вчерашним друзьям он сегодня уже не друг. Теперь он должен их остерегаться и каждый свой шаг соразмерять, чтоб не вызвать подозрения.

С отвращением и ненавистью посмотрел он вслед Мисявичусу, который, осторожно выглянув за дверь, проворно выскользнул в коридор. Хотелось кинуться за ним и швырнуть ему в спину проклятые утюги…

В одной из кружек осталось еще немного коньяку. Алексей допил его и свалился ничком на койку…

Когда услышал шаги в коридоре, повернулся лицом к стене и укрылся с головой одеялом.

Экскаваторщики вошли разогретые морозом, оживленные, веселые.

«Такой же и я был», — с болью подумал Алексей и с трудом удержался, чтобы не застонать.

Семен Семеныч опустился на табуретку у порога. Спросил, стаскивая с ног настывшие унты:

— Как дела, болящий?

— Его тут опять лечат, — сказал Ленька Соколок. Взял с подоконника бутылку, полюбовался красивой этикеткой и добавил: — Мне, что ли, заболеть?

— Опять этот долговязый, — сказал Шмелев. — И что он привязался к парню?

Алексея под одеялом забила мелкая дрожь.

Разговаривать с друзьями, даже слово произнести было невмочь. Прикинулся спящим. И, как это ни удивило потом самого, действительно вскоре уснул.

Проснулся, когда в комнате никого не было, — видно, ушли ужинать…

Решил было совсем твердо, как только придут ребята, выложить им на стол утюги… Увидел перед собой их лица и закричал в голос. Нет, не смогу… Всю жизнь потом в глаза не взглянешь… Увяз с головой, не вылезешь. Куда ни кинь, нет другого выхода, отвезти эти проклятые утюги, сдать их, чтобы не жгли руки. Отдать и забыть… не было этого, не было! Никаких денег он не возьмет… Провались они, эти подлые деньги…

Потом, когда вернулись ребята, снова притворился спящим…

Ночью метался и бредил.

Один за другим возникали планы и тут же лопались, как мыльные пузыри…

Убежать, убежать, пока еще никто ничего не знает. Только добраться до аэропорта. К утру можно и пешком дойти. И куда-нибудь далеко, далеко… В Среднюю Азию, в пустыню, или на север, на Чукотку… Укрыться от всех… От всех!.. Значит, и от своих… Никогда в жизни не увидеть Фису… Толика…

Или спалить этот окаянный барак вместе с чемоданом и утюгами… Утюги останутся…

Был бы пистолет, пулю в висок… и конец!..

И, словно въявь, ощутил в ладони рифленую рукоятку тяжелого ТТ…

И когда измученный мозг уставал метаться в безнадежных поисках, приходила, как в детстве, наивная надежда, что стоит сделать усилие и… проснешься. И все это… сон… Все, что произошло за эти проклятые дни. Все сон: и утюги в чемодане, и начинка их золотом, и самая покупка утюга в ларьке у косенькой золотозубой продавщицы, обещающе перемигнувшейся с ним, и все разговоры с Мисявичусом…

Стоит только открыть глаза и убедиться, что на подоконнике пустая бутылка из-под коньяку, пять звездочек, и две кружки, и все это — сон после мутного разговора с долговязым литовцем…

Утром отвезли его в больницу. Здесь лежать было легче. Под койкой не было чемодана с утюгами.

В больнице пробыл трое суток. Все передумал и все решил. Жаль было только Фису и Толика. Им-то за что стыд этот?..

Вернулся в свой барак рано утром. Ребята собирались на работу. Шел с мыслью открыться перед ними. Но не хватило сил. Перед ними не хватило.

Дождался, пока уйдут ребята, неторопливо оделся и пошел в комендатуру прииска.

Начальник охраны, не перебивая и, по-видимому, нисколько не удивясь, выслушал Алексея. Переспросил номер барака и номер комнаты, записал что-то в свою карманную книжку.

Приказал стрелку:

— Срочно доставить в район. К следователю Амосову.

— Чемодан-то! — напомнил Алексей. — Вдруг пропадет?

Начальник охраны чуть приметно усмехнулся.

— Не пропадет!

Следователь Амосов, высокий, сухощавый якут, одних примерно лет с Алексеем, слушал, так же не перебивая, с совершенно равнодушным лицом. Алексея даже задело это безразличие. Неужели каждый день к ним сами приходят?..

Заполняя протокол допроса, следователь после вопроса: участвовал ли в Великой Отечественной войне? — уточнил:

— На каком фронте?

Алексей назвал фронт, армию, бригаду. Маска обязательного служебного бесстрастия в первый раз спала с лица следователя.

— В одной армии воевали… — тихо, как бы про себя, произнес он.

В