Книга Конец операции «Остайнзатц» - Геннадий Сергеевич Меркурьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Как не арестовало? Арестовало. Им же надо было перед начальством отчитаться. Арестовывали первых попавшихся на глаза. А что касается меня, то и меня беспокоили, как не беспокоить? Штурмбанфюрер Краузе все время требовал от меня разузнать имена саботажников.
- А вы что ж?
- А что я? Я ему говорил, что со мной никто не хочет из местных разговаривать, считают предателем, немецким слугой, ведь многие знали меня по работе в годы Советской власти в Гродно. Видимо, поэтому меня и перевели на участок Мосты - Лида, здесь никто не знает моего прошлого.
- А на этой работе гестапо оставило вас в покое? - Ну что вы! Сразу же со мной связался Алоиз
Габриш, местный фюрер. Не столько умный, сколько напористый человек. Уж больно ему хочется снова войти в элиту. Раньше служил в «СС-Ляйбштандарт Адольф Гитлер», а теперь в заштатном городке в Белоруссии. Но тут со мной стал встречаться какой-то приезжий чин, назвался тоже инженером, господином Эттингером. Я ему написал докладную на Бережного, того и взяли.
- Какого Бережного?
- А, была у нас здесь такая сволочь! Из окружен-цев или просто перебежал к немцам, уж и не знаю. Все к рабочим придирался, что-то вынюхивал, а сам работал бригадиром. Так вот, когда на его участке произошло крушение поезда и он попытался обвинить ремонтников, я доложил Эттингеру, что Бережной пытается свалить на неграмотных рабочих все то, в чем сам виноват. Ремонт на этом участке проводил он сам, путь оказался перекошенным по его вине, значит, он главный саботажник и есть. Взяли его, и больше он здесь не показывался.
- А не может быть так, что вы, Густав Генрихович, выдали гестапо, в общем-то, невинного человека?
- Как это невинного? Да он все время шпионил за рабочими, да и мне пытался передавать сначала доносы на рабочих, которые, по его мнению, были неблагонадежны, то есть высказывали недовольство оккупантами. Ведь он меня-то считал за истинного немца, представителя оккупационных властей! Да вы у кого угодно из рабочих на станции спросите, кто такой был Бережной. Они вам скажут.
- Ну хорошо, оставим эту тему. А для чего же с вами связался этот инженер Эттингер?
- Ну, это птица серьезная! Да и не инженер, а эсэсовец - штандартенфюрер. Так его при мне называли солдаты из охраны его квартиры в Лиде, куда я к нему несколько раз приезжал на встречи. А через меня он, как мне кажется, переправляет свою агентуру к партизанам.
- Как это вы пришли к такому выводу?
- А вот послушайте и решите сами.
И Жимерский рассказал Киселеву, как на одной из встреч Эттингер предупредил его, что через два или три дня в Скрибовцы прибудут два человека. Он назвал их беженцами с Украины. Эттингер предложил Жимерскому помочь им устроиться работать на железную дорогу. Габриша он якобы просить не хотел, тем более что тот все равно должен устраивать рабочих к Жимерскому, который и сам может взять их на работу, да и документы оформить.
Жимерский возразил Эттингеру, что документы оформляет, в конце концов, не он, а Габриш. На это Эттингер ответил, что Габришу уже даны указания подписывать те документы, которые Жимерский будет представлять на поступающих на работу. И действительно, Габриш после этой беседы с Эттингером всегда сразу оформлял пропуска, которые Жимерский ему представлял лично.
- Так, но почему же вы решили, что гестапо через вас засылает агентуру в партизанские отряды? - не удержался от вопроса Киселев.
- А вот послушайте, что было дальше с этой первой парой. Кстати, - здесь Жимерский полез в карман, вытащил истрепанную записную книжку, полистал ее, - вот, фамилии их тогда были Никитенко и Стешин, а теперь, может, и другие. Вот, значит, поработали эти Никитенко и Стешин с неделю, а может, и две, как появляется здесь инженер Эттингер и спрашивает у меня, как они-де работают. Ну, я ему честно сказал, что работают они плохо, все больше с рабочими другими болтают, а когда я подхожу, то делают вид, что стараются.
- Это так было в действительности?
- Совершенно так. Ну, Эттингер ничего мне на это не сказал, но приказал вызвать их ко мне. А когда они пришли, он услал меня по какому-то делу. Да я и так понял, что мне надо уйти. А когда пришел, рабочих в кабинете уже не было.
- И больше вы их не видели?
- Нет, почему же! Эттингер мне сказал, чтобы я дня через два, когда рабочие будут возвращаться с линии, нашел бы предлог, чтобы оставить этих двух на полотне, с тем чтобы они вернулись позже.
- Ну и вы их оставили?
- Конечно. Вся бригада возвращалась на дрезине, когда я увидел осыпь на насыпи около 251-го километрового столба, остановил дрезину и приказал им, как самым большим бездельникам, остаться и подбить насыпь. Они остались, хотя и поворчали. Солдат я не оставлял, так как недалеко мост и путь контролируется патрулями. А обратно они должны были вернуться пешком. Пропуска у них были.
- И они не вернулись?
- Не вернулись. Мало того, ночью гестапо подняло всех рабочих в бараке и меня тоже. Спрашивали, кто остался на полотне. Я назвал их. Поиски были безрезультатны. Переводчик гестапо объявил рабочим, что Никитенко и Стешин саботажники и партизаны, разобрали путь и скрылись в лесу. Только патруль солдат увидел развинченный рельс и предотвратил крушение поезда. Гестапо забрало двух рабочих, что спали на нарах в бараке рядом с удравшими, но через два дня выпустило их, изрядно наломав бока. Рабочие говорят, что у них спрашивали, кто такие были Никитенко и Стешин и кто их соучастники.
- Но, может быть, эти двое действительно хотели организовать крушение?
- И для этого Эттингер устраивал их на работу? Ясно, что все это делалось для того, чтобы партизаны поверили тем, кто к ним пришел. Уж больно много шуму устроило вокруг этого факта гестапо. А дело-то, я имею в виду крушение, заранее было обречено на провал. Солдаты патруля должны были найти и нашли развинченный стык. Но я-то знал больше, хотя, к сожалению, сказать об этом не мог никому. Вам говорю первому.
- А еще такие случаи были?
- Да, Эттингер еще присылал ко мне людей на путевые работы. Некоторые работают и сейчас, а человек девять уже исчезли при разных обстоятельствах. Да вот вам список всех этих людей, - Жймерский вырвал три листка из своего затрепанного блокнота и протянул Киселеву. -