Книга Бред какой-то! - Шурд Кёйпер

Мамам не терпится. Они надели стринги размером с пластырь и уже полчаса приводят в боевую готовность соски´ с помощью мощнейшего солнцезащитного крема. Бейтел бродит по прибою с сачком для креветок. Он поет песенки – и это помогает. У других детей с точно такими же сачками ничего не ловится, а он поминутно бегает ко мне на песок, чтобы показать раков-отшельников, морских игл, креветок и крабов. Это он рассказал мне, как они называются. Потом Бейтел их отпускает. Другие дети приготовили для своей добычи ведерки, и вода в них все нагревается и нагревается на солнце. Но в ведерках пусто. Животные не дураки. Бейтел умеет держать слово, и он единственный, кому они разрешают себя ловить и приносить мне. И потом, он им поет. Бейтел влюблен в меня, это по всему видно. Может, он любит меня всю свою жизнь и в этом году ему надоело ждать. Я не стану усложнять ему задачу.

Что, если Гамлет притворялся сумасшедшим потому, что Шекспиру захотелось сочинить пьесу о человеке, который притворяется сумасшедшим? Думаю, писать о настоящем сумасшедшем трудно – ему в голову не заглянешь. А вот то, что говорит притворяющийся, можно придумать. Достаточно представить, что бы ты сам сказал, если бы строил из себя психа. Можно здорово повеселиться. Когда читаешь «Гамлета», чувствуешь, что Шекспир вовсю резвился, придумывая, что говорит и делает тот, кто изображает умалишенного.

Гамлет иногда так грязно ругается – как будто мы с ним родственники. Я была бы не прочь оказаться потомком вымышленного персонажа. Моя мама существует на самом деле, отца я не знаю. Он исчез еще до того, как я успела на него взглянуть. Думаю, папа – вымышленный персонаж. И все-таки они с мамой, которая существует на самом деле, занимались этим. Так-то и получаются такие дети, как я.

Не могу поверить, что Офелия вправду сошла с ума. Ведь она кончает с жизнью. Нет, на свете, конечно, до черта психов-самоубийц. Но, по-моему, как раз они не станут пороть чушь и распевать развратные песенки. А Офелия именно так себя и ведет. И Гамлет тоже. Она могла это у него подсмотреть. Когда мы с доктором Блумом говорили о дедушкиной эвтаназии, я спросила, почему так мало людей совершают самоубийство. Он показал на томик «Гамлета», торчавший у меня из кармана.

– Исчерпывающий и окончательный ответ на данный вопрос, – провозгласил он (таким вот ученым языком он со мной разговаривал, и мне это безумно нравилось), – не найти ни в одном научном труде по этой теме. Он содержится исключительно в знаменитом монологе Гамлета. Мы не можем ничего знать, Салли Мо. Мы можем только думать.

Вот этим я сейчас и занимаюсь – опять, да чтоб меня! А ведь пообещала себе выходной. Голову на замок, нос в песок, рассудок на паузу, сердце – на всю катушку. Немного посмеяться, чуток повеселиться. Правда, с Гамлетом особо не развлечешься. В смысле, с Гамлетом-персонажем. С «Гамлетом»-пьесой – да, потому что из текста бьют молнии юмора и искры ярости, метят с земли в небо. А вот с самим Гамлетом – нет. Дело в том, что, когда думаешь о принце датском, начинаешь размышлять о мире и о своем месте в нем.

Я построю с Бейтелом замок. А если он обнимет меня за плечи, не стану сбрасывать его руку. Неужели что-то такое и чувствует Дилан, когда мы вместе? Смесь умиления с жалостью? Тогда мне есть чему у него поучиться. Я в этом мире новенькая. Мне тринадцать, но я только вылезла на белый свет, этакий Каспар Хаузер[13], что проторчал все детство в подземелье. Я все еще жмурюсь от солнца.

Бедняга Дилан: он вынужден наблюдать, как эта девчонка млеет от Подлеца Донни, а тот гипнотизирует ее своими социалистическими баснями. Не то чтобы он болтал слошную ерунду, просто я ему не доверяю. Горе тому, кто лишь слышит правду, но не смотрит на уста, из которых она вылетает. Это я сама придумала. А когда она смотрит на него (JKL на Дилана) и щекочет его улыбкой, в одном уголке которой умиление, а в другом – жалость, – ай-ай-ай, бедный Бейтел, бедная Салли Мо, бедный Дилан, все мы в одной лодке! – она ведь, можно сказать, гонит его прямиком в мои объятия. И моя история покатится дальше – история о моем завоевании Дилана, моя романтическая детская книга для любого возраста. А я – героиня, отвечающая за хеппи-энд в собственном произведении. Еще десять дней. Но сперва мы с Бейтелом построим крепость из песка. С мостом. Кронборг, замок отца Гамлета. Я перескажу Бейтелу всего «Гамлета». Прямо сейчас.

12:22

Он пришел в восторг, Бейтел. Он ведь тоже принц. Сначала я рассказывала довольно сухо, как тогда Дилану. Но, заметив, как блестят у Бейтела глаза, когда я говорю поживее, разошлась не на шутку. Как же было здорово! Я начала, когда мы заложили первую горстку песка в основание нашего замка, и закончила, когда прилив полностью его уничтожил. Бейтел сейчас как раз в самом подходящем для «Гамлета» возрасте.

Но у тех, кто умеет слушать, есть один недостаток: они задают вопросы. Бейтел тоже сразу захотел знать, почему Гамлет притворяется сумасшедшим и почему сразу не отрубил голову коварному королю Клавдию. Мне не хотелось говорить, что тогда пьеса шла бы пять минут, а не два часа, как положено. И что Шекспиру наверняка было очень весело описывать это мнимое сумасшествие. Так что я дала другой ответ. Я сказала, что Гамлет истово верил в Бога и боялся, что, убив дядю, не попадет в рай, а будет вечно гореть в аду.

– Значит, этот дядя Клавдий в Бога точно не верил, – заметил Бейтел.

– Почему?

– Он убил своего брата.

– Да нет, он тоже верил в Бога, – сказала я. – Некоторые люди не задумываются о будущем, их интересует только настоящее. Когда они хотят есть, у них одна еда в голове. Хватают все, что под руку попадется, даже чужое, и при этом уверены, что поступают правильно, – им же есть хотелось.

– Мой папа верит в Бога, – сказал Бейтел.

– Твой папа – душа-человек.

Тут я подумала о дедушке Давиде, который все жил и жил, хотя ему надоело до чертиков. А что, если Гамлет и правда тоже хотел умереть, но не решался, пока на свете еще оставались люди, которые его любили? Сначала нужно было сделать так, чтобы они перестали его любить. Чтобы возненавидели его за те ужасные вещи, которые он в своем безумии им наговорил. И тогда после его смерти они бы сказали: так лучше. И не горевали бы. Ох, как же я теперь люблю Гамлета!

– Может быть, мир стал таким гадким, – предположил Бейтел, – что Гамлет не знал, что делать. Не понимал, как должен поступить нормальный человек. Вот и прикинулся сумасшедшим.

Я чмокнула Бейтела в лоб.

– Может быть, – продолжил Бейтел, – он надеялся, что, если хорошенько потренироваться, можно взаправду сойти с ума.