Книга Харроу из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

– Какие древние слова, – сказал гадкий старикашка, которого Харроу будет вечно проклинать под именем Учителя. Он чуть не умирал от волнения. Казалось, он сейчас запрыгает – из-за этого Харроу чувствовала мрачное уныние.

– Классический текст, который многие годы не звучал в этом Доме. Как мне отблагодарить тебя за это, Ортус из Девятого дома?

– Молись, чтобы однажды мои кости заключили в Анастасиевом монументе, куда не проникает даже призрак света, – ляпнул Ортус прямо при всех. Вот говнюк. Даже в тени, которая лежала на его лице, даже под вуалью было видно, что какой-то идиот – скорее всего сам Ортус – намалевал на его лице Череп отшельнической смерти. На жарком свету он потел и плакал, и алебастровые раны Отшельника превратились в потоки краски. Никакие молитвы жрецов Первого дома не помогли бы ему удостоиться Анастасиева монумента, гробницы воинов: Ортус мог бы погибнуть с кровью еретика на клинке, только если ему попалась бы черепаха-еретик.

– Это единственное благословение, в котором я нуждаюсь.

Остальные жрецы зашептались.

– Невероятно, – сказал Учитель, – очень интересно. Я благословляю тебя этим манером, дважды. А теперь принесите мне ящик.

Дальше последовал долгий и непонятный парад рыцарей, начавшийся с Марты из Второго дома. Когда Учитель выкрикнул:

– Ортус из Девятого дома, – Ортус подошел за наградой и вернулся, чтобы продемонстрировать ее некроманту, как и было положено. Он вложил в обтянутую черной кожаной перчаткой ладонь железное кольцо с одиноким ключом. Ключ был самый обычный и неинтересный, с двумя зубцами и треугольной головкой. Он показался очень тяжелым.

Маленький человек осел на табуретке, с которой тут же свесилось изрядное количество плоти, как будто на сиденье устроилась пухлая булочка с лезущим со всех сторон кремом. Сказал довольно:

– А теперь я расскажу вам кое-что новое, кое-что, чего вы не должны знать о Первом доме и исследовательской лаборатории.

Дом Ханаанский основан еще до Воскрешения. Вначале мы строились ввысь, чтобы уйти от моря, потом вширь, чтобы видеть больше красоты… это был дворец Милосердного властелина, где он мог бы работать, вершить суд и жить вечно. А заодно и наблюдать за всеми необходимыми изменениями. Воскрешение воскресило не все, как вы понимаете, и не породило ничего нового. Впереди была тяжелая работа, ремонт, перестройка. Она потребовала много крови, усилий и костей. Но все же это были счастливые и приятные годы. До того, как появились ликторы.

Он сделал глоток чая, вздохнул от удовольствия и продолжил:

– Прежде всего они были учениками. Десять обычных людей Воскрешения, хотя половина была благословлена даром некромантии. Но сама по себе некромантия не дает вечной жизни. Наш господин, первый перерожденный, сохранил десятерым избранным юность, но все же это была лишь тень истинной жизни. Они должны были оставаться у ног императора, чтобы не тянуть его силу. Они хотели провести жизнь, служа ему, и никак иначе. В первую сотню лет они поняли, насколько сложно им придется, хотя некромантия распространилась по всем Девяти домам и хотя к ним присоединились другие ученики. Некоторые из них взялись за мечи и стали первыми рыцарями в надежде, что сила их рук послужит во благо. Адепты оттачивали свое мастерство, пытаясь противостоять холоду глубокого космоса. Оставалось еще столько дел, и рождались новые некроманты, и многое нужно было отвоевать. Прекрасное было время для жизни.

Он снова вздохнул, на этот раз ностальгически, и сказал:

– По необходимости начались масштабные исследования. Нужно было найти способ лучше служить нашему Господу, да так, чтобы ему не приходилось даровать своим слугам бессмертие. Исследовали способы стать ликтором. Штудии проходили здесь.

Он ткнул пальцем вниз. Все посмотрели на пол под его ногами, пытаясь разыскать истоки ликторства на нескольких квадратных дюймах расползающегося ковра.

– Под ногами. Лаборатории. Изначальное здание, затерянное в глубинах веков… покой последней жертвы… отсюда пошли ликторы, и здесь же всякое ликторство завершилось. Вы это увидите. Вы увидите, где они побросали свои инструменты и покинули здание, оставив его вам… оставив как подобие палимпсеста. Вы увидите, где они бросили свои чертежи для тех, у кого хватит силы тела и духа, чтобы пройти по их стопам. Это место должно было стать дворцом, а его бросили, будто просеку в лесу.

Кто-то подал голос. Это оказалась женщина из Пятого дома, которая сказала весело и бесстрашно:

– То есть путь к ликторству – это независимые исследования? Черт, ведь сегодня даже не мой день рождения!

Один из молодых людей, сидевших рядом с ней, издал такой звук, словно воздух выходил из воздушного шарика.

– Независимые исследования – часть пути, леди Абигейл, – улыбнулся Учитель, – другая, и куда более важная… это тишина и осторожность. Вы здесь не одни. В сердце лаборатории лежит Спящий, и я не знаю, сколько времени это длится. Но я знаю, что это самая главная угроза, пусть он спит. Он ходит во сне.

Тут он осекся и посмотрел куда-то перед собой. В руках он все еще сжимал чашку с чаем и вел себя так, будто ему открылись видения, знать о которых адептам и рыцарям было не положено. Пауза жутко затягивалась, потом рухнула с лестницы и разлеглась под ней на глазах у всех собравшихся, которые вынуждены были смотреть, как несчастная пауза истекает кровью. Половина невероятно юной парочки Четвертого дома попыталась ее заполнить и проблеяла:

– То есть в лаборатории монстр. И что нам делать? Сразиться с ним?

– Нет-нет, – нетерпеливо ответил Учитель. – Владыка за Рекой милосерден! Спящий не может умереть. Не знаю, можно ли его ранить, но убить точно нельзя. Наше самое главное преимущество в том, что он спит очень крепко. Вторая угроза вашей работе состоит в том, что если Спящий проснется – этого никогда не случалось, хотя я знаю, что он мечтает выйти из оцепенения и продолжить с прежнего места, – если он проснется, никто из нас не выживет. Если Спящий встретится вам во время своих сонных блужданий, ваше оружие должно быть тихим. Если своими нечестивыми действиями вы пробудите его, оружие уже не понадобится. Мы рассчитываем на всеобщее молчание. Перемещайтесь группами, ступайте мягко, идите туда, куда я идти не решаюсь, потому что я люблю жизнь и шум тоже люблю.

Без всякой паузы началось столпотворение:

– Разве не…

– Какой именно звук…

– Не имеет…

– Руки из…

– Я не знаю ответов на ваши вопросы, – спокойно сказал Учитель, – но вы уже ведете себя слишком громко.

Все слова застыли на губах. Харрохак, которая молчала, и Ортус, который только потел почти слышимо, затихли окончательно. В этой тишине можно было бы услышать, как волосок отделяется от скальпа и планирует на пол. Можно было услышать собственное сердцебиение – Харроу и слышала. Оно было громкое, жаркое и влажное. Тишина казалась полной, если не считать тихих беспомощных звуков самой жизни.