Книга Пион не выходит на связь - Александр Аввакумов

– Что это за батальон? Я такой батальон не знаю, – словно не слыша пленного, продолжал задавать вопросы Александр.

– Батальон создан немецким командованием из украинцев, которые готовы воевать против Советов с оружием в руках. Таких батальонов пока только два, это наш и батальон «Нахтигаль».

– Ну как, повоевали? Говорят, что ты лично повесил трех коммунистов в Ровно? Это правда?

Солдат нахально улыбнулся Тарасову, так как, по всей вероятности, понял, что этот стоявший над ним сержант Красной Армии все равно не пощадит его.

– Да. Я сам лично повесил трех москалей. Мы только за один день в Виннице уничтожили 1400 евреев и комиссаров. Ты не смотри на меня такими злыми глазами. Я же знаю, что ты все равно меня убьешь.

– Где дислоцируется ваш батальон? Сколько в нем штыков?

– Батальон расквартирован в пяти километрах отсюда, в нем около шестисот человек. Жалко, что вы меня подстрелили. Я бы вас не пожалел, всех бы лично повесил на этих березах.

Тарасов поднялся с колена и быстро нашел глазами Романова. Тот, заметив взгляд командира, подошел к нему.

– В расход его, – коротко произнес он. – Такие люди не должны жить.

Павел вытащил из кармана галифе трофейный пистолет и выстрелил раненому в голову. Подобрав трофейное оружие и боеприпасы, отряд углубился в чащу леса. Через час до них донесся глухой грохот взрыва. Похоже, это взорвалась машина с боеприпасами.

***

Борис Львович Эстеркин родился в 1910 году в городе Житомир, в семье врача. С детских лет он занимался музыкой, и педагоги предсказывали ему большое будущее. В 1918 году в город вошли воинские части Петлюры, и начались еврейские погромы. Он до сих пор хорошо помнит, как к ним в дом ворвались пьяные гайдамаки, как упал порубанный шашками его отец, как кричала мать, насилуемая петлюровцами. Потом были: улица, голод и холод, детский дом. В 1920 году его нашел и взял к себе старший брат отца, который служил в охране военного министра Красной России Троцкого.

Вскоре он окончил школу и поступил в институт. Закончив его, Борис Львович женился на своей однокурснице Клавдии Измайловой, отец которой был вторым секретарем Воронежского обкома партии. Жили они с Клавой у ее отца, в доме которого часто собирались гости, среди них было много писателей, поэтов и военных. Эстеркин любил эти вечера, когда после хорошего ужина они садились в беседку и вели непринужденные разговоры об искусстве, музыке. Он иногда брал в руки скрипку и играл гостям что-нибудь из произведений Моцарта, чью музыку любил с детства. Все сломалось весной 1939 года. Он по привычке заскочил в цветочный магазин и, купив букетик ландышей, направился домой. Подходя к дому, он увидел стоявший около подъезда «черный воронок». Сердце сжалось от предчувствия большой беды. Он быстро вбежал на третий этаж и в растерянности остановился около двери. Входная дверь была раскрыта настежь, а по квартире ходили какие-то неизвестные ему люди и осматривали шкафы, книжные полки, сбрасывая книги прямо на пол. За большим обеденным столом сидел тесть. Лицо его было растерянным, словно он не понимал, что происходит.

– Иван Тимофеевич! Что все это значит! – спросил его Борис Львович.

Однако тот, взглянув на него, промолчал, будто не услышав вопроса. Наконец, словно очнувшись ото сна, посмотрел на него и еле слышно произнес:

– Произошла какая-то страшная и трагическая ошибка. Думаю, что скоро эти люди разберутся и поймут, что я не враг народа. Я прошел всю гражданскую, имею два Ордена Красного Знамени, и вдруг я – враг народа. Боря, чтобы не случилось со мной, не верь тому, что говорят эти люди. И еще – береги Клаву, она у меня одна.

Через десять минут закончился обыск, и тестя увели. Он был приговорен к десяти годам по статье пятьдесят восемь с поражением всех гражданских прав и отправлен куда-то в Карелию валить лес, который был так необходим для новостроек новой России. Через полгода Клава была арестована НКВД за участие в каком-то непонятном ему заговоре против товарища Сталина. Чтобы не попасть под молот репрессий, Борис Львович быстро открестился от жены и тестя и перебрался жить в Саратов, где его никто не знал.

Двадцать шестого июня 1941 года в дверь его квартиры кто-то сильно и настойчиво постучал. Что-то оборвалось внутри Эстеркина, и он, еле перебирая ногами, направился к двери. Он с минуту стоял около закрытой двери, гадая, что его ожидает за ней. Наконец, набравшись мужества, он открыл дверь и увидел незнакомого мужчину в полосатой тенниске и кепке.

– Эстеркин? – спросил его мужчина и, получив положительный ответ, протянул ему повестку из районного военного комиссариата, к которому он был приписан. Он пробежал глазами по тексту и понял, что его призывали в армию, а если сказать вернее, то на фронт.

***

Утром следующего дня Борис Эстеркин был уже в районном военкомате, в кабинете военного комиссара, с которым познакомился на одной из вечеринок, которые часто устраивал его тесть.

– Борис! Ты меня прости, но «бронь» я тебе сделать не могу. Пойми меня правильно, но сейчас сделать это просто невозможно. Я не хочу повторить судьбу твоего тестя.

– Георгий, я и так очень признателен за все, что ты сделал для моей семьи и лично для меня. Я не хочу подводить тебя, и доволен, что ты меня направляешь в распоряжение полковника Смирнова. Казань – неплохой город, а служба на сборном пункте мне знакома. Ты же знаешь, я всю жизнь занимался торговлей, просто сейчас ассортимент будет намного скуднее и не более.

Военком громко рассмеялся и дружески похлопал его по плечу.

– Ты прав, Борис. Что-что, а это дело ты хорошо знаешь. Думаю, что ты там с голоду не умрешь. Кстати, сегодняшним приказом командующего округом тебе присвоено звание майора интендантской службы, так что прими мои поздравления, товарищ майор.

Военком разлил по стаканам водку, и они чокнулись. Выпив, они закусили зеленым луком.

– Извини, Борис, служба. Приедешь на место, напиши, – произнес военком, давая понять, что он занят.

– Спасибо за помощь. Конечно, дам о себе знать, Георгий, как устроюсь на месте. Долг платежом красен.

Он пожал руку своему товарищу и вышел из кабинета. Закрыв за собой дверь, он сразу же оказался в плотном кольце людей, которые стояли в очереди, чтобы сделать отметку в повестке. Пробившись сквозь толпу, Эстеркин вышел на улицу и, достав из кармана брюк папиросы, закурил. Только сейчас, стоя под теплым и ласковым солнцем, он полностью осознал то, что сделал для него его товарищ. Борис Львович боялся фронта, как его боялись и тысячи других людей, призываемых в эти дни на фронт. Мягкий и податливый по натуре, он не представлял себя в потной и грязной гимнастерке, в каске, с винтовкой в руках, среди рвущихся бомб и мин, поэтому был безумно рад, что его оставляют в глубоком тылу заниматься снабжением воинских частей, уходящих на фронт.

В Казань он прибыл через два дня налегке, с одним небольшим чемоданчиком. Через час он уже щеголял по складу, набитому провиантом, в шерстяной гимнастерке с двумя шпалами в петлицах. Переговорив с интендантами о съемной квартире, он получил адрес от одного из них и, взяв машину, отправился снимать квартиру.