Книга Стоящие за твоим плечом - Александр Конторович

После таких речей Кафтанова, подпоручик сразу же подошёл к нему. Он был не то чтобы озадачен тем, как вёлся допрос пленного – здесь-то как раз ничего необычного не было – но вот сам приём: выставить невинного человека предателем перед его окружением…

Это Сиверцеву как-то сразу не понравилось!

И он высказал это уряднику.

– Да, Ваше Благородие, со стороны – оно и верно, не шибко красиво выглядит. Что тогда прикажете, огнём его жечь станем? Сей момент парни костёр вздуют…

– Зачем?

– Ильяс этот, Ваше Благородие – убивец. Солдат наших стрелял и рубил – мне теперь его в уста расцеловать прикажете?

– Так то ж – в бою!

– Нет, Ваше Благородие, не токмо в бою. Он и пленным головы рубил – про то доподлинно известно. Токмо… До суда, вы уж извините, я его доставлять не стану – тута никто под такое не подряжался, душегубов по горам ловить. Пристрелим – да тут в овраге и кинем. Собаке – собачья и смерть! Опять же… Через того Рауфа столько смертей наших ребят воспоследовать может – что тут любой грех простителен, лишь бы только тому помешать!

– Ну… Не знаю…

– Грязное то дело – с подобными душегубами разговоры водить… Не господское! Тут кто-то чёрствый надобен – завроде нас!

– Однако ж Раков с вами работал же?

– Раков, Ваше Благородие – особая статья! Его у нас тут шибко уважали – и было за что! Да и Его превосходительство, генерал Богданов – он тоже много что про сие ведает…

– Что же тогда он мне про то ничего не сказал?

– Не могу знать, Ваше Благородие! – пожал плечами собеседник. – Вполне и так быть могло, что не хотел он вас сразу в смущение вводить…

Да, жизнь умеет подкидывать сюрпризы!

Подпоручик уже и сам не мог бы точно сформулировать теперь своё отношение к происходящему: «Ильяс – враг. Это понятно. Но если можно уважать солдата, который стреляет по тебе из вражеского окопа и честно воюет в общем строю, то как тогда относиться к тому, кто рубит головы пленным? Убить? Это безоружного пленного-то? Развязать ему руки и дать саблю? Тут ещё кто кому башку снесёт…».

За казаков Сиверцев не волновался, а вот свои шансы на победу оценивал весьма скромно – ну нет у него такого опыта в рубке!

И получается, что вся эта вылазка имела своей целью только наказание одного-единственного злодея?

А тот самый турок…

Он спокойно продолжит своё чёрное дело?

Меж тем, Ильяс, видимо, приняв какое-то решение, окликнул урядника.

Занятый своими мыслями Антон как-то пропустил этот момент и не сразу подошёл к беседующим.

Пленнику уже развязали руки, и он свободно сидел на камне, о чём-то беседуя со Степанычем. По-видимому, они уже пришли к какому-то соглашению…

«Странно…», – покачиваясь в седле, думал подпоручик. – «Я про горцев иначе думал… Мне казалось, что убедить такого человека на прямое предательство своих близких – дело невозможное! Да, Рауф – не местный, вообще даже – турок… Но ведь предводители абреков – они же все отсюда! А с другой стороны… Друг с другом они до смерти, бывает, бьются! И ничего их в этом не останавливает…».

Со слов пленника ехать было не особо-то и долго – день пути.

– Аул давно пуст, люди оттуда ушли. Но дома частью вполне себе целые, жить можно. Отару баранов туда пригнали, крыши даже починили – на какое-то время хватит!

Послушать его, так где-то там в горах засел талантливый начальник тыла немирных горцев. Настолько всё продумать да организовать – талант надобно особый иметь!

А с другой стороны – воюют тут уже давно, к кочевой жизни народ приучен, учить выживать в горах их не надобно – сами кого хочешь, обучат…

Очень даже возможно, что этот самый аул давно уже для таких целей используют – просто никто этим до сих пор не заморачивался. Раньше там абреки гнездились, теперь вот, пожалуйста – турок на огонёк завернул…

– А много ли народа при Рауфе?

– В доме ещё пятеро – ближние его нукеры. А так… По аулу ещё человек десять стоят в разных домах. Дорога туда одна – и на ней пост имеется, два нукера там постоянно сидят. Их не обойти! Видят далеко! – неторопливо рассказывал пленник.

– Так у него ж целая сотня с собою была! – возразил Кафтанов.

– Она и есть – и даже больше сотни там. Только они где-то неподалёку стоят – чтобы внимания к аулу не привлекать. Там дорога неподалёку проходит, по ней часто войска куда-то передвигаются. Дым из какой-нибудь сакли могут заметить или всадника… И свернёт с дороги рота – проверить! А вход там один! И никто никуда уже не уйдёт! Тихо сидеть надобно!

Интересно получается…

Вход один – и там охрана стоит. И как прикажете внутрь пробираться?

Своими сомнениями Антон поделился с урядником, на что тот только согласно покивал.

– Есть такое дело, Ваше Благородие! Вот Ильяс нам дверку-то и приоткроет.

– Это, простите, как?

– Часовые его знают и пропустят тихо, шума не поднимая. Вот он их там и зарежет…

– Своих?!

– Это турки-то ему свои? Да он и своих-то – вот те крест – тако же и порезал бы! Не задаром же – за деньги! Я ему пятьсот рублёв золотом пообещал, да прощение – генералом Богдановым самолично подписанное. Это уж, не обессудьте, Ваше Благородие, на вас лежать будет! Исхлопотать такую бумагу – тута кто-то поавантажнее урядника должон быть! Офицер – да не всякий, а к генералу вхожий!

Испрашивать помилование для убийцы и предателя…

М-м-да…

Подпоручик несколько в ином свете представлял свою будущую службу!

Но спорить с Кафтановым он не стал, резонно полагая, что спасённые таким образом жизни солдат того безусловно стоят. В конце концов тайная служба – на то и тайная, чтобы не обо всём происходящем каждому встречному-поперечному рассказывать. Об иных вещах полезнее и вовсе ничего не знать – хоть совесть потом мучить не станет…

Стали на ночлег…

Руки Ильясу и тут никто связывать не стал, хотя оружия ему пока и не вернули.

Да и на часах остались стоять сразу двое казаков – так что незаметно убежать у него точно не получилось бы. Мало ли о чём там он договорился с урядником – подозрительного отношения всех прочих это ничуть не отменяло.

Но ночь прошла спокойно – горец даже и глаз до утра не открыл. Видать, поверил Степанычу накрепко…

– Кусты на горе видите? Те, что чуть слева… – указал рукою пленник.

– Да, – кивнул урядник.

– Там у них шалаш поставлен. В нём часовые и сидят. Днём они оттуда смотрят, сами наружу не показываясь, а вечером, когда стемнеет, спускаются вниз к дороге. Я поеду, когда станет темнеть – они увидят меня издали. Но уже не рассмотрят лица – и поэтому обязательно спустятся ниже. Там мы и встретимся…