Книга Могущество и честь - Ярослав Коваль

Против толпы вполне эффективны ростовые щиты и римская «черепаха». Надо будет намекнуть Аше — вдруг идея для этого мира свежа? Или хоть убедится, что мне такие тонкости известны, и я могу быть полезен.

Вечера я ждал, с одной стороны, нервозно, а с другой — в нетерпении. В преддверии проблем ожидание становится тяжким испытанием. Вскоре уже не остаётся сил терпеть, хочется, чтоб всё закончилось поскорее — хоть как-нибудь, но закончилось.

Поэтому, когда мне была дана отмашка идти к Аштии, я даже отчасти выдохнул с облегчением. Ладно, что бы там ни было, я сегодня не один против целой армии, меня будет подпирать крупный отряд, и врагом в самом худшем случае станет толпа. Дикая, жуткая, но всё же толпа.

Однако вблизи пристаней большого количества солдат я в первый момент не обнаружил.

— Рано, — ответила на мой вопрос госпожа Солор. — Кстати, как у тебя со зрением?

— Всё у меня нормально со зрением…

— Тогда будешь смотреть по сторонам и чуть что — подашь знак дозорным. И мне.

— С тем, чтоб ты подняла спрятанных солдат?

— Нет никаких спрятанных солдат. Они расквартированы в положенных местах и будут переведены в порт ближе к рассвету. Пока же, если возникнет проблема, буду её решать сама.

— Сама?

— Сама.

— Это как?

— Посмотрим.

Я решил, что мы друг друга не поняли. Разумеется, она сама будет принимать решения, а для разруливания любой проблемы у неё так или иначе под рукой тысяча бойцов, да и мы с Ниршавом кое-чего стоим…

Пациенты больницы и питомцы благотворительного воспитательного заведения грузились на корабли в изумившем меня порядке и даже отчасти жутковатой тишине. Дети всех возрастов и не думали затевать возню, они вышагивали степенно и молча, будто крохотные солдаты по-римски дисциплинированной армии. Я косился на них в суеверном смятении — мне трудно было представить, что нужно сделать с детьми, чтоб они вели себя вот так.

Но потом заметил интерес и оживление, которыми искрились глазёнки, и понял — ничего особенного с ними не делали. Малыши и ребята постарше выглядели ладными, откормленными, довольными. Едва ли тут в ходу жестокая муштра. Просто они — дети своего мира, порождённых им принципов воспитания, иной ментальности. Уж вряд ли здесь принято позволять ребёнку бесконтрольно безобразничать и тем непоправимо портить его на всю жизнь. Вряд ли меня даже поймут, если я расскажу о подобном «воспитании» вседозволенностью.

Удивило и то, что все больные двигались, плотно завернувшись в одеяла, а дети, кроме самых маленьких, тащили такие же под мышкой, свёрнутыми. Интересно, с чем это может быть связано? Какие-то таинственные традиции? Просто удобство? Чтоб это всё узнать, надо стать по-настоящему своим в Империи. Странно, что тех и других грузят не на разные корабли, а вперемежку. Не выдержав, я спросил одного из сопровождающих, отчего так. Тот развёл руками.

— Но ведь в пути дети смогут помочь ухаживать за недужными — поднести воды, раздать еду, позвать лекаря.

— А разве для детей это не опасно?

— Какая же может быть опасность?

— Например, опасность заражения.

— Какого заражения? Чем? Сударь считает, будто опасных для чужого здоровья страдальцев могут держать в густонаселённом городе?

— Я просто не знаю…

— Для тех, кто способен заразить своей болезнью, существуют совсем другие больницы — на безопасных, хорошо защищённых от стихии островах. Вот там, — и мой собеседник махнул рукой в сторону невидимого сейчас горизонта в глубинах морского простора. — Сударь, видимо, издалека.

— Я чужак.

Небо над головой было густо усыпано звёздами. Так обычно и видишь небосвод на морском побережье или в горах. Иногда мне даже чудилось, что я вижу знакомые ещё на родине созвездия. Интересно, другие ли звёзды светят мне с вышины? Или те же, но в иной конфигурации? Город, погружённый в ночь, казался призраком самого себя, пустые улицы едва освещались редкими и очень тусклыми фонарями. Ни ночных гуляк, ни парочек, ни даже стражников, верещащих: «Спите, жители Багдада, всё спокойно!» Полная пустота и неестественная тишина. Ещё бы добавить шуршание сухих листьев по булыжнику, стук деревянных ставней, крики воронья — и вот она, готовая картина вымершего от чумы или брошенного города.

— Провизию загрузили? — вполголоса поинтересовалась, появившись рядом, Аштия.

— Конечно, госпожа, ещё днём, — ответил ей застывший у сходней офицер. — Вода же была залита ещё неделю назад с избытком.

— Что на очереди?

— Уголь и медикаменты остались.

— Распорядись грузить партиями в промежутках между группами детей и больных. Для быстроты.

— Слушаю.

— Скоро начнёт светать…

— Да, госпожа.

— Серт, поднимись на крышу пакгауза. И в случае подозрения на опасность сигнализируй оттуда. Жестом «внимание». Помнишь?

— Не волнуйся, Аше, всё помню.

Женщина усмехнулась, но не тепло, а так, как могла бы улыбнуться статуя, и, поднявшись к моему уху, шёпотом произнесла:

— Меня зовут Аштия Солор. Госпожа Солор. Её светлость глава Генерального штаба. На выбор. Мы не на приватном обеде, Серт. Поменьше фамильярности на людях.

— Прошу прощения, госпожа, — я поклонился.

И вскарабкался на крышу левого пакгауза. Тот был не так уж высок, но нависал над припортовой площадью, и примыкающие улицы лежали как на ладони. Я по-прежнему смотрел в окна домов, но теперь уже расположенные на вторых этажах, таких же тёмных и безжизненных, как прочие. Пусть не поверх крыш, но и так уже хорошо. С высоты птичьего полёта этот город уже являлся мне, жаль, что не ночью. Впрочем, всего на свете ведь не увидишь… Классно тут у всех отбой по команде, прямо как в казарме! У меня на родине такого не бывает. Ну, может быть, в семь-восемь утра первого января — и то не факт. Некоторые особо стойкие гуляют и утром.

С запозданием я осознал, что контуры стен и ставень проступают как бы чётче, и понял — ночь блёкнет, как поношенная чёрная рубашка. Фонари выцветают и тонут в быстро иссякающем туманчике, чтоб через короткое время побледнеть вместе с небом. Что-то около четырёх утра, мир затих, словно бы затаил дыхание. Казалось, природа заснула именно теперь, в преддверии рассвета, и даже город это ощущение не поглощал полностью, лишь отчасти. Чувство всё равно присутствовало, хотя и намного более слабым, чем где-нибудь на берегу озера, у костерка, у палаточки… Какие на фиг палаточки?! Палаточки остались в прежнем мире.

Стало заметнее и шевеление на пристани, и даже шёпот и мимолётные вспышки возни среди сонных детей, которые раньше не замечал, теперь услышал и увидел со всей отчётливостью. Я насторожился, уверенный, что если когда и появятся обыватели, жаждущие срочной погрузки своих тушек на корабли, то теперь или позже. Интересно, когда в средневековых городах принято вставать? Вроде ж пораньше, чем в семь утра… Впрочем, всё зависит от профессии.