Книга Утерянная Книга В. - Анна Соломон

Трудно произнести эти слова и не вспомнить про Хэла. Вчера вечером Лили забирала дочек из театрального кружка, потому что няня не могла. Джейс не пришла, сына забирал Хэл. Он подошел к Лили и извинился: Джейс очень хотела пойти есть пиццу, но задержалась на работе… Лили кивала и старалась не смотреть на его руки, даже на запястья, покрытые рыжими волосками и такие притягательные. «Давайте все же сходим?» – предложил Хэл в невинно-флиртующей манере, присущей людям, которые ничего такого не имеют в виду, а просто излучают сексуальность одним своим присутствием. Лили смущенно отказалась, сославшись на мамину болезнь, хотя диагноз сам по себе не объяснял, почему она и Хэл не могли сходить в пиццерию с детьми. Стоило сказать, что мама болеет, как Лили охватило чувство вины – зачем поделилась таким личным? Ведь были люди намного более близкие, которым она еще не говорила. Как будто перешла черту. И вот теперь Рут сверлит ее взглядом, а Лили кажется, что мама читает ее мысли, которые сама же спровоцировала, и фантазии (его руки у нее на бедрах, бурная страсть где угодно, но точно не в постели).

– Ладно-ладно, – говорит Рут с сомнением в голосе.

– Не хочешь спросить, изменяет ли мне Адам?

– Я знаю, что не изменяет.

– Откуда?

– Знаю. Твой отец изменял.

– Меня же ты спросила.

– Ты чем-то похожа на отца.

– Да что ты такое говоришь?

– Вам обоим трудно угодить. Как будто у тебя двигатель в голове. Все время крутится. А ты все время злишься.

Рут улыбается. Зубы у нее маленькие, ровные, как жемчужинки. Их Лили тоже не унаследовала.

– Ты сегодня тут не ночуешь. Сейчас позову медсестер, пусть убирают раскладушку.

– Мама!

– Ступай домой. А завтра приходи с детьми. Хочу увидеть девчонок.

– От них столько шума.

– Такова жизнь.

Мама взмахивает рукой, и при виде этого колоритного жеста у Лили на секунду дух захватывает.

– Прячешься от них? – спрашивает Рут.

– Что?

– Сама знаешь что.

– Да не прячусь я.

– Если честно, здесь неплохо, – говорит мама. – Дома столько всего: дела, хобби… А тут спокойно – чистая, пустая комната.

Конечно, Лили понимает, что мама имеет в виду. Невозможно отрицать, в больнице есть свои плюсы, несмотря на шум, свет и причину, по которой они здесь. В больнице ты словно нигде. А значит, свободна. Но Лили не хотела признавать это перед мамой, и тем более – слушать, как та озвучивает ее собственные мысли. Она всегда так делала, и Лили чувствовала себя обворованной. Она понимает, что несправедлива к маме. Им обеим позволено думать то, что думает в таких случаях большинство людей. Но ее так и тянет стукнуть Рут. Даже когда мама попросила у нее телефон парикмахера, Лили захотелось крикнуть: «Нет! Мое!» Конечно, ничего такого она не сказала: взрослая, по большей части разумная женщина способна поделиться номером парикмахера с собственной мамой. И все же Лили не могла избавиться от раздражения.

Но когда ты в больнице и оцепенела от страха, раздражение даже успокаивает.

Мама тянется к кнопке вызова медсестры.

– Сейчас я нажму, а завтра ты придешь с девочками.

– Не надо, пожалуйста! У них школа.

– Если уж ты можешь три дня не появляться дома, то и они могут разок прогулять.

– Мама.

– И книжки приноси. Я им почитаю.

Дальше спорить бесполезно; девчонки захотят взять только одну книгу – ту, которую Рут больше всего хочет прочесть им: про Эсфирь. К тому же какая мать не хочет, чтобы дети общались с бабушкой?

– Я остаюсь на ночь, – говорит Лили. – Но я пойду домой пораньше и приведу их. Может, отговоришь Джун играть Вашти, сейчас у нее такой настрой.

Рут поднимает правую бровь.

– Ничего страшного, пусть будет Вашти. Разве не этому я тебя учила? Костюмы все равно одни и те же, старые шарфы да дешевая бижутерия.

– Я сошью им платья. А быть Вашти никто не хочет.

Мама улыбается – какой-то странной улыбкой.

– С каких пор ты шьешь?

– Учусь у подруги.

Рут кивает, потом тяжело вздыхает.

– Моя Лили, ты нашла свое место.

– Это еще что значит?

– Что значит, то и значит. Ни больше ни меньше. Значит – я тебя люблю.

Рут думает, что обидела Лили, хочет смягчить сказанное. Однако Лили и правда интересно. Какое такое место она нашла?

Рут подносит руку к кнопке.

– Тебе надо домой.

– Нет. Пожалуйста, подожди, – отвечает Лили, скользит в носках к спортивной сумке, которую держит под раскладушкой, и роется в ней, пока не находит клочок бумаги. Возвращается и протягивает его Рут. Та щурится и просит Лили включить свет, но и при свете щурится. Мамин дальнозоркий прищур Лили тоже хочет запомнить навсегда.

– Что это?

– Объявление от управляющего нашего здания.

– Я вижу. А на фотографиях что?

– Стирка! Которую кое-кто на три дня забыл в машинке. Объявления по всему подвалу расклеили. Адам вчера принес, когда от тебя вернулся.

– Ладно…

– Это моя стирка! Я облажалась. Вчера утром приходила жена управляющего, отдала Адаму две корзины наших вещей. Все высушено и сложено, ей самой пришлось.

– Очень любезно с ее стороны.

– Она была недовольна.

– Ну, что ж, – говорит Рут.

– Ну что ж?

– Ерунда какая.

– Но они сказали хозяину квартиры.

– Тоже ерунда.

– Нет, не ерунда. Нас могут выселить.

– Из-за стирки?

– Да! Не знаю. Я просто не хочу…

– Выходит, я права. – Рут отдает Лили объявление. – Ты хочешь тут ночевать, чтобы домой не идти.

– Мама!

– Милая, выключи свет, пожалуйста. А насчет стирки: для чего ты мне об этом сказала именно сейчас? Ты думаешь, я обрадуюсь, что ты порой неаккуратна. Не идеальная хозяюшка. И разрешу тебе остаться.

Мама явно очень устала. Устала от нее, от Лили.

Рут решительно нажимает красную кнопку с надписью «МЕДСЕСТРА»:

– Так завтра приводи девочек и приноси книги.

– Мама… – Битва проиграна.

Наваливается тоска. Может, Лили и правда не чувствует разницу между страхом и избеганием, ну и что? Разве это важно? Оба чувства неподдельны. И оба можно заглушить, оставшись с мамой. Но в коридоре уже слышатся шаги медсестры.

– Дорогая, можешь кое-что для меня сделать?