Книга Разорванный август - Чингиз Абдуллаев

Начавший как властелин половины мира, он потерял это пространство, разрушив все, к чему имел отношение. Но меньше всего он хотел подобного результата. Его критики часто просто не хотят понимать, что разрушение может быть признаком силы, как у Ельцина, либо признаком слабости, как у Горбачева.

На следующий день после Пленума, поздним вечером они собрались втроем в Новоогареве, чтобы обсудить последние детали предстоящего подписания Союзного договора. Считалось, что Ельцин сможет повести за собой славянские республики, а Назарбаев – неформальный лидер всех мусульманских государств.

– Завтра в Москву прилетает Джордж Буш, – напомнил Горбачев, – я решил включить и вас в состав официальной делегации на переговоры с американским президентом.

Назарбаев согласно кивнул. Ельцин поморщился. Ему всегда не нравилось «быть в свите». Он был ярко выраженным лидером и не любил играть в «свите короля». Тем более во время столь важных переговоров, которые должны были состояться в Москве.

– Я подумаю, – сказал он, – но не считаю, что мы обязательно должны участвовать в этих переговорах. Ведь у России нет своего ядерного оружия.

Горбачев понимал, почему Ельцин отказывается. Он не хочет быть на вторых ролях даже во время встречи с Бушем, не хочет показывать своего положения при президенте СССР. Он считает себя главой почти независимого и суверенного государства. Горбачев знал, что советники Ельцина – Бурбулис и Шахрай – готовят договора для заключения их с каждой из прибалтийских республик напрямую между ними и Россией, что означало фактическое признание Россией независимости этих стран. Но он не стал настаивать. В конце концов, Ельцин сам принимает подобные решения, вот пусть он за них сам и отвечает.

– Я подумаю, – повторил Ельцин, – но для нас сейчас важнее этой встречи подписание нашего договора.

– Согласен, – кивнул Горбачев, – но, насколько я понял, мы уже обсудили все детали этого договора. И даже уточнили статьи, по которым у нас были разногласия. Остался только один вопрос.

– Какой вопрос? – быстро спросил Ельцин.

– Твой Указ о департизации, – напомнил Горбачев. – Ты ведь должен был понимать, какие последствия может вызвать этот указ.

– Понимал, – кивнул Ельцин, – и нарочно подписал его перед вашим Пленумом, чтобы отвлечь внимание ваших консерваторов от вас, Михаил Сергеевич. Я думал, что вы поймете.

– Тебя никто не понял, – мрачно ответил Горбачев, – и я тоже не понял. Все коммунисты возмущены. А это пятнадцать миллионов человек, которых ты хочешь одним росчерком пера отстранить от нормальной деятельности.

– Нужно проводить полную департизацию страны, – убежденно возразил Ельцин. – Вы ведь уже давно отменили в нашей Конституции статью о руководстве партии.

– Это разные вещи. Любая партия имеет право на свою нормальную деятельность. И не забывай, что Лукьянов уже передал рассмотрение твоего указа в Комитет конституционного надзора, вот пусть они там все и рассматривают по закону.

– Я им уже ответил, – жестко заявил Ельцин, – и своего указа отменять не буду. С четвертого августа нужно убирать все партийные органы из государственных структур. Так будет правильно.

Назарбаев молчал, не вмешиваясь в их спор.

– Это будет неправильно, – возразил Горбачев, – но давай пока не будем об этом спорить. Посмотрим, какое решение вынесет Комитет.

– Мы не признаем этого решения, – покачал головой Ельцин, – вы можете издать свой указ и отменить мой, но я не думаю, что это самый быстрый путь к согласию.

Горбачев нахмурился. С одной стороны, вот такой ультиматум, а с другой – специальное обращение Пленума ЦК. Нужно успокоиться и посмотреть, чем все это закончится.

– Я с тобой не согласен, – предупредил он, – но давай пока отложим этот вопрос. – Подобное решение было в его стиле. Он не любил принимать однозначных окончательных решений, предпочитая балансировать между двумя возможными вариантами.

– Хорошо, – согласился Ельцин, – но мы пока не обсуждали вопросы о необходимых изменениях в вашем окружении, Михаил Сергеевич.

– Это мы тоже должны обсуждать? – быстро спросил Горбачев.

– Не здесь, – неопределенно изрек Ельцин, оглядываясь по сторонам.

– Ты что, Борис? – удивился Горбачев. При встречах с глазу на глаз он называл Ельцина по имени, как привык его называть, когда тот был его подчиненным.

– Пойдемте на балкон, – предложил Ельцин, – мне кажется, нас подслушивают.

Через несколько лет он напишет, что у него иногда появлялось ощущение человека за спиной, когда он словно чувствовал, что его могут прослушивать. На самом деле это была работа его службы охраны, которая предупреждала Ельцина о подобных возможностях.

– Брось ты это все, – недовольно произнес Михаил Сергеевич, но вышел на балкон вместе с Ельциным и Назарбаевым.

Ельцин начал убеждать Горбачева, что сразу после подписания нового Союзного договора необходимо поменять часть высшего руководства страны, чтобы сделать договор более привлекательным и для остальных республик.

– На совести Крючкова и Язова последние события в Литве и Латвии, – напомнил Ельцин. – Разве можно оставлять таких людей в руководстве силовыми ведомствами? А ваш Пуго? Этот несгибаемый латыш, которого боятся все республики. Куда еще он пошлет свои внутренние войска? Необходимо их срочно менять.

Горбачев не стал защищать Крючкова, хотя приказы о введении танков в Литву отдавал именно президент СССР. Много лет спустя бывший премьер-министр Литвы Прунскене вспомнит, что они пытались добиться у Горбачева обещания не вводить войска в столицу Литвы, а он советовал им... позвонить Язову, которого в этот момент даже не было в Москве.

– Нужно все продумать, – не очень решительно сказал Михаил Сергеевич, – обсудить эти вопросы, не торопиться. Не забывай, что это самые важные руководители в нашей стране. Руководители силовых ведомств.

– Пуго нужно обязательно поменять, – поддержал своего коллегу Назарбаев, – да и руководителя Гостелерадио Кравченко тоже не мешает сменить. Вы сами об этом подумайте. Некоторых нужно убирать как можно быстрее. Ну, какой из вашего Янаева вице-президент?

Горбачев понимал, что насчет Янаева его собеседник прав. Он слишком поторопился с этой кандидатурой, которая явно не пользовалась уважением ни в стране, ни в партии. Но сразу соглашаться он не мог, все-таки это была формально вторая должность в стране. Поэтому, немного подумав, он ответил:

– Крючкова и Пуго мы уберем. – Он не хотел говорить, что эти двое давно раздражают и его самого. Пуго был слишком прямолинейным и недипломатичным, как в общениях с президентом, так и в общениях с руководителями национальных республик, предпочитая говорить всю правду, какой бы неприятной она ни была. А Крючков вечно досаждал своими агентами, которые пересылали ему какую-то невероятную информацию, и раздражал Горбачева своей вечной осведомленностью.