Книга Время мушкетов - Денис Юрин

Приятная часть плана прошла так удачно, что до печальной концовки дело так и не дошло. Акара не помнил, сколько времени он провел в пьяном забытьи и чем занимался, но сказочный момент пробуждения запомнил на всю жизнь. Юноша очнулся в шикарной постели совершенно голый. Справа спала обнаженная графиня Амалия Девикур, первая красавица филанийского двора, а под левой рукой толстяка тихо постанывали во сне две ее молоденькие служанки. На полу валялись дюжина пустых бутылок и оглушенный чем-то тяжелым граф. Юноша не на шутку испугался и потерял сознание, очнулся же он уже в тюрьме.

К счастью, суд состоялся на следующий день после трудного пробуждения, так что Фиоро пребывал в томительном неведении всего одну ночь. Там-то он и узнал, что натворил за три с половиной недели хмельного безумства. Крамольные речи, богохульство и публичное оскорбление членов королевской династии, призывы к свержению короля и возмутительные проделки, ставшие причиной массовых побоищ с множеством смертей и трехдневных общественных беспорядков. Кражи, грабеж, разбой и убийство двенадцати человек, в том числе двух офицеров королевской гвардии, троих стражников и одного герканского дворянина. Пребывая в состоянии шока, юноша долее часа выслушивал длинный список совершенных им за три с половиной недели преступлений. Лишь в самом конце обвинительной речи повеяло чем-то знакомым, судья вскользь и весьма сдержанно упомянул о нанесении оскорбления роду графа Девикур.

Именем короля Фиоро Акара был приговорен к четвертованию с предварительной поркой, клеймением, вырыванием ноздрей и языка, осмелившегося поносить короля. Казнь должна была состояться публично на следующий день, а ночью в камере все еще страдавшего от затянувшегося похмелья юноши появился таинственный посетитель. Незнакомец так и не назвал своего имени, но зато дал приговоренному к смерти узнику шанс не только избежать мучительной казни, но и пожить полной приключений, безбедной жизнью. На резонный вопрос: «Почему именно я?» высокопоставленная персона, скрывающая лицо под маской, ответила так:

«Молодой человек, у вас талант, о котором вы даже не подозреваете. Будничная жизнь губит его, а мы способны его развить и направить в нужное и для вас, и для Филании русло. Вы прирожденный сыщик, мастер выживания, умелец подчинять своей воле людей и, несмотря на грузную комплекцию, довольно сносно владеете многими видами оружия, начиная от меча с кинжалом и заканчивая скамьей с табуретом. Сегодня вы услышали о себе много нелестного, но позвольте перечислить те деяния, о которых по некоторым понятным причинам не упоминалось на суде.

Во-первых, я еще ни разу не встречал человека, способного пить в течение целого месяца, но действовать вполне разумно и побеждать тех, кто абсолютно трезв. Вы неповторимы, когда пьяны, вы уникум, способный творить чудеса.

Во-вторых, вам удалось стать настоящей легендой Альмиры. За вами гонялась вся стража и половина жителей города, а вы хоть и скрывались, но каждую ночь бросали вызов властям, открыто появляясь в общественных местах и учиняя беспорядки.

В-третьих, кроме перечисленных преступлений, вам удалось отменно послужить Короне: потопить судно контрабандистов, раскрыть заговор против короля и убить двух опасных герканских шпионов. Конечно, это случайность, но зато весьма приятная.

И четвертое, тоже довольно важное обстоятельство. Слово «обесчестить» было по отношению к вам очень некорректно применено. Вы не обесчестили графиню Амалию, а соблазнили, притом открыто, при муже, слугах и нескольких свидетелях. Она и ее служанки согрешили с вами без принуждения. Мне очень хотелось бы самому поучиться у вас умению покорять дамские сердца, но, к сожалению, на трезвую голову этот дар вам недоступен, а поить вас я поостерегусь…

Подвожу черту под сказанным: вы мощное оружие, которое глупо уничтожать, вас нужно использовать. Не пугайтесь этого неблагозвучного слова, оно режет слух, но зато точно и кратко отражает суть. Я хочу получить от вас многое, но зато многое могу и предложить. Итак, вы согласны служить мне и прожить жизнь в достатке, наслаждаясь богатством и властью?»

Приговоренный к смерти кивнул в знак согласия, и незнакомец в маске тут же покинул грязную, сырую камеру. Через три часа, на рассвете, опасный преступник Фиоро Акара был казнен, а в рядах филанийской разведки появился новый агент, невзрачный толстяк Фиоро Кюсо.

* * *

Внезапно похолодало. Порыв стылого ветра больно хлестнул Кюсо по залитым кровью щекам и колыхнул ветку, на которой висел Онвье. Конечности висельника задергались в безумной пляске, однако выжившего разведчика таким зрелищем было не напугать. За пятнадцатилетнюю службу Короне он видывал и не такое. Иррациональный, животный страх, возникающий каждый раз, когда старуха-смерть проходит рядом и задевает тебя краешком своего савана, переполнявшие душу и рьяно рвущиеся наружу эмоции и даже собственные страдания Кюсо, которые с каждым мгновением становились сильнее и сильнее, не могли нарушить минуты молчания, печального момента прощания с боевым товарищем, с тем, с кем бок о бок нес службу долее пяти лет.

«Как его звали?! Ну как же его, черт подери, звали?! Думай, думай, Фиоро, хорошенько вспоминай!» – крутилось в голове выжившего, но сильно пострадавшего и еле державшегося на ногах разведчика.

Они никогда не называли друг друга по настоящим именам, в результате вымышленное стало явным, а настоящее превратилось в иллюзию. Парадокс? Парадокс, впрочем, как и то, что всего полчаса назад Кюсо сам желал избавиться от тугодума-напарника, а теперь его сердце щемила боль.

Из-за глупой халатности, элементарного легкомыслия и преступной недальновидности начальства они провели вместе слишком много времени и успели привязаться друг к другу. Став роднее, чем братья, они ослабли, и Кюсо болезненно ощущал теперь свою уязвимость. Привычный мир медленно, но верно осыпался, как листья с дерева по осени, любое событие, любая встряска или столкновение с врагом могли привести его на грань нервного срыва, лишить душевного равновесия, которое было, как никогда, необходимо.

«У него было очень смешное имя, такое же нелепое, как и он сам… – напрягал память истекающий кровью разведчик, не находивший в себе сил сдвинуться с места. – Оно было редким и очень походило на женское… Над бедолагой еще часто подшучивали и называли его «цветочком». Ничего себе лютик с такой рожищей! Лютенто, Гвоздьей, Розало… Нет, это все не то, но близко, очень близко, совсем горячо… Вот оно, наконец-то, – тихо прошептал вслух Кюсо и осторожно рассмеялся. Разведчик боялся, что сломанное ребро может поранить легкие. – Его звали Розик, Розик Богьюр. Ну что ж, Розик, прощай! К сожалению, не могу для тебя ровным счетом ничего сделать. Прости, дружище, не в том состоянии, чтобы снять тебя с дерева…»

Всплывшее в памяти имя поставило точку в молчаливом прощании. Кюсо развернулся и, прихрамывая, побрел по дороге обратно в сторону Дерга. Кровь на лице окончательно запеклась, облепленная вязкой массой щетина отвердела и превратила и так непривлекательного толстяка в омерзительного урода, в страшное видение, прорвавшееся в явь из ночного кошмара. Если проводить более скромные параллели, например, с миром животных, то больше всего Кюсо походил на обвалявшегося в смоле дикобраза. Однако ужасный внешний вид и невозможность привести себя в порядок разведчика не беспокоили, как, впрочем, и то, что их прибытия с нетерпением ждал полковник, а он сейчас специально брел в направлении, противоположном Марсоле.