Книга Смерть планеты - Вера Крыжановская

В каждой каюте было окно из одинакового с судном вещества, но очень тонкого; окно можно было задернуть занавеской, сделанной из гибкого, как газ, вещества, но непроницаемого, как кожа, что и показал гостям Эбрамар. Везде, в залах и каютах, помещались подставки с широкими вазами из того же хрусталевидного вещества.

– В трюме находятся помещения для необходимых припасов и вещей, которые возьмут с собой путешественники.

– А что они будут брать? – полюбопытствовал Супрамати.

– Самое драгоценное из всего, что хранится в лабораториях, герметических библиотеках, и произведения искусства для образцов; все это придется взять с собой, потому что понадобится же ведь строить новые дворцы науки и посвящения.

– Неужели есть аппараты, которые могут поднять на воздух такие колоссальные тяжести? – заметил Дахир.

– Я покажу тебе после – потому что еще не закончил их построение – аппараты, которые понесут нас, и ты убедишься, что они могут поднимать и нести почти неисчислимый груз.

И теперь уже готов список всего того, что должно перевезти каждое судно, чтобы не забыть о чем-нибудь необходимом или не таскать одно и то же вдвойне или втройне. В нужный момент, когда все путешественники будут в сборе, вот эта дверь наглухо закроется, и мы будем дышать лишь первобытной эссенцией, которую зажгут на всех треножниках.

Разговаривая таким образом, они вышли, но Дахир просил еще разъяснений, некоторых подробностей, а Супрамати остановился, ожидая их, и, опустив голову, погрузился в грустные мысли. Все, что сохранялось еще в нем «человеческого» и «земного», шевельнулось в ту минуту, и сердце сжала невыразимая тоска… Ведь когда он переступит в последний раз этот порог и за ним окончательно захлопнется дверь воздушного судна, то под ногами его рухнет мир, в котором он родился, умрет и исчезнет это чудное произведение творчества Создателя с его огромным и чудесным прошлым…

В эту минуту на его плечо опустилась рука и, подняв голову, он встретил глубокий взгляд Эбрамара, лучистым блеском своим пронизавший его подернутый грустью взор.

– Не вешай голову, Супрамати, и призови на помощь рассудок. Тебя тяготит надвигающееся будущее потому, что ты впервые будешь присутствовать при кончине мира вообще.

Но наступит время, когда, подобно ласточке, ты будешь легко перелетать от одного мира к другому, из сферы в сферу, и привыкнешь смотреть на гибель планеты, как на уничтожение, например, клеточки в каком-нибудь организме.

То, что теперь кажется тебе таким важным и трогательным, это – ничто в великом мироздании.

– Взгляни, – и он поднял руку, – на Млечный Путь, где роятся миллионы солнц с их планетными системами.

Миры кишат там, подобно пылинкам в солнечном луче; а ведь на каждом таком атоме пространства родятся, живут и умирают человеческие поколения. Только наше полное невежество во всех отношениях да узкий эгоизм ослепляют нас.

Мы пугаемся и дрожим, воображая, что должно произойти нечто, что перевернет вселенную. На самом же деле не случится ничего подобного, а просто погаснет один из бесчисленных атомов великой бесконечности.

Супрамати поднял голову и залюбовался лазурным сводом, усеянным точно золотом и алмазами. На такой высоте воздух был необыкновенно прозрачен, и звезды на темной лазури неба сверкали с изумительным блеском.

Вдруг в одной части неба вспыхнул сноп искр, которые рассеялись подобно лопнувшей ракете; на миг искры блеснули красным светом, закружились и затем потухли.

Загадочная усмешка появилась на губах Эбрамара.

– Слышал ты, Супрамати, шум или взрыв? Почувствовал ли что-нибудь, хотя бы движение воздуха? Нет?! А между тем этот искровый вихрь указал на кончину какого-то мира, при которой мы присутствовали издали.

Да, сын мой, величие и ничтожество – понятия относительные; а велики мы только в собственных глазах. Муравей тоже считает себя, может быть, «великим», сидя на своей куче у подножия высокой горы, а заметит свое ничтожество лишь в ту минуту, когда будет пытаться вползти на горную вершину. Таковы и мы – слабые существа, незаметные пылинки пространства, несмотря на увенчавшие нас лучи магов. Все, чем еще нам можно было бы, не краснея, похвастаться, это – то, что мы полезные пчелы в великом улье Предвечного.

Супрамати опустил голову и закрыл рукою глаза. Он сознавал, что тоже почитал себя великим, мудрым и могучим в тот момент, когда на челе его засветился третий луч; но слова Эбрамара сразили гордость мага и свели её на нет; в эту минуту он действительно чувствовал себя крошечным, жалким невеждой. Достигнет ли он когда-либо далекой, туманной выси совершенного знания? Сомнение, горечь и отчаяние, – эти три врага, которых он считал навсегда побежденными, – внезапно обрушились на него.

– Берегись, Супрамати, и гони прочь такие слабости. Смотри, враг близко! – строго произнес Эбрамар своим звучным голосом и, подняв руку над головою Супрамати, точно обдал его струёй серебристого света.

Супрамати вздрогнул, огляделся и увидел черную появившуюся сзади него фигуру, которая затем отступила и прислонилась к соседней скале. Там эта черная тень как будто сгустилась, озаренная пурпурным ореолом, и на этом кровавом фоне ясно обрисовалась высокая фигура Сармиеля, точно закрывшегося своими черными зубчатыми крыльями; на его характерном лице, искаженном в ту минуту явной досадой, читалась ненависть, зависть и адская злоба.

– Видишь, этот слуга хаоса даже посмел подойти к тебе, – произнес Эбрамар. – Отойди и исчезни, исчадие ада, дерзнувшее объявить войну Всемогущему. Предвечный терпит тебя лишь как пробный камень для душ человеческих, а ты в дерзости своей пытался даже искушать Сына Божьего и теперь подкарауливаешь чистого служителя добра.

Фигура Сармиеля стала таять и наконец со страшным свистом исчезла в вихре дыма, испещренного огненными зигзагами.

– Видишь, как всегда близка к нам опасность. Дьявольский искуситель подстерегает малейшую нашу слабость, и лишь тот, кто сумеет устоять перед ним, может продолжать восхождение к свету. Слабеющих же он увлекает в бездну тьмы. Никогда не сомневайся в себе, Супрамати, и не умаляй достоинства души твоей. Как бы ничтожно ни было возвышение человека, он уже стоит на пути восхождения. Всякое доброе действие, всякая молитва и духовная работа на благо ближнего, всякое доброе намерение, желание улучшиться и одолеть животное в человеке будут звеньями спасительной цепи, которая приковывает его к Божеству и вместе с тем приближает всех слабых и убогих к нашей ассоциации; она же борется за добро и поддержит, будет руководить этими существами сообразно с их духовными силами.

Один может поднять лишь несколько фунтов, атлет поднимает пуды, но это ничего не значит, и презирать никого не следует.

Каждому воздается должное; ибо если силы порой и не хватает, зато само усилие и заслуга такого усилия равноценны.

У тебя же лично, Супрамати, нет причин отчаиваться, – прибавил серьезно Эбрамар. – Честолюбие присуще каждому, а благородное честолюбие – чувство достойное и законное.