Книга Найти единственную - Лючия Светлая

— Отдам в бюро находок. Извините, что потревожила, — вновь вежливо улыбнулась Лали и ушла.

План был шаткий, построенный на множестве допущений, и риск оказаться в неприятностях тоже был велик, ведь она не знала, сколько охранных заклинаний было на принце и какие из них могут больно отозваться на ней, задень она своим оповещеньем что-то в его защите. Но страх остаться ни с чем, стоя уже на пороге победы, был слишком силен.

Она обещала себе, что никогда не будет нуждаться, никогда не будет бояться и сделает всё, что от неё зависит, чтобы будущее было прекрасным. Сейчас она почти на вершине, всего несколько шагов, всего немного усилий, и она добьется поставленной цели. А свои обещания она всегда выполняла…

Глава 9

Лалианна ждала своего восемнадцатого дня рождения как чуда, как откровения, вся дрожала от предвкушении и восторга. Всех девочек, достигших этого возраста, забирали родные сколько бы времени до окончания занятий не оставалось. А жизнь за стенами монастыря манила звуками, красками и впечатлениями, что небольшими, немного смазанными отрывками долетали до Лали во время летних вакаций*, что она проводила в глухом поместье тетушки, резвясь на природе с тремя кузинами, близкими с ней по возрасту. Вся жизнь представлялась вереницей балов, примеркой красивых нарядов, веселящейся публикой, тем, что жизнь в конце концов движется, идет, вертится!

А здесь, за толстыми каменными и холодными стенами, жизни не было. Были сестры в темно-коричневых, каких-то линялых и бесформенных одеждах, самым ярким пятном на которых были белые передники. Ещё были ежедневные приевшиеся за шесть лет однообразные серость и монотонность, а ещё — правильность, от которой начинало сводить зубы уже на второй день после каникул.

Матушка-настоятельница вызвала выпускницу к себе, как и всех девочек накануне совершеннолетия, и вручила письмо. Лали с трепетом ждала послания от матери, в котором будет написано, что завтра за ней пришлют карету, что дома, где она не было уже шесть лет, её будет ждать первое взрослое платье, в котором она впервые выйдет в свет, что торт уже заказан и ждет её в темной холодной каморке подле кухни.

Но в конверте была записка от тетушки, в которой она просила простить, что не может забрать Лали из монастырской школы до летних каникул. Но это и к лучшему, поскольку они все приглашены ко двору к закрытию сезона, и будет очень удачно побывать там и ей. По тону письма чувствовалось, что тетушка очень расстроена. Причины обещала объяснить позже, а пока просто просила прощенья, что лично не может поздравить любимую племянницу с её днем рождения.

Почему не появились родители, которых она ждала уже несколько лет? Где мать и отец? Что происходит?

Прочтя письмо один раз, второй и третий, убедившись, что не ошибается, и в самом деле ей придется своё первое совершеннолетие, как все предыдущие дни рождения, отмечать в монастыре, Лали расстроилась. Нет, не просто расстроилась. Она пришла в неистовство, впала в ярость.

Вернувшись в общую спальню, она разрыдалась, наговорила гадостей тем немногим девочкам, с которыми у неё были более менее теплые отношения. С теми, с кем не дружила, подралась.

Сестры еле оттащили молоденькую графиню от плачущих и скулящих жертв. Как Лали потом объясняла настоятельнице, пряча глаза, она очень давно хотела это сделать и вот наконец, не удержала и выплеснула злость.

Её ругали долго, рассказывали спокойно и в сердцах как подобает вести себя юной графине, а как нет. Её даже наказали — заперли на неделю в келье, где обычно обретались болеющие или слишком строптивые. Но это было и к лучшему.

За неделю девушка отоспалась, отдохнула от шумной общей спальни, которая хоть и стала привычна за столько лет, всё же не могла не напрягать своим многоголосьем и постоянной суетой, и обдумала свой поступок, свою прошедшую и будущую жизнь, приняла кое-какие решения и вынесла важные уроки. Тишина очень этому помогла. И когда дежурная сестра выпустила её из карцера, Лали попросила о встрече с матушкой-настоятельницей.

Со свежим, умытым, но очень печальным лицом тихо вошла к матушке, и присела в положенном книксене. Пожилая сестра смотрела вопросительно и устало.

— Матушка! — Лали подняла от пола глаза, полные страдания. — Спасибо, что дали мне время подумать! — Благодарность была искренней, и девушка показала всю её без утайки. — Я поняла, что ошибалась! — Это тоже было правдой. — Я много думала и поняла, что здесь, в монастыре, я получила так много из того, что мне пригодится в жизни. Я поняла, что моя вспышка была по крайней мере несправедливой.

Лали перевела задумчивый взгляд в окно и продолжила:

— Я была неправа. Простите. Письмо тётушки разрушило многие мои мечты, я почувствовала себя обманутой и оскорблённой. Моя вспышка в других условиях была бы направлена на автора письма, но в тот момент я не могла рассуждать, и теперь мне стыдно за слова, что мною были сказаны, и, — она снова глядела на матушку с болью и страданием, — за поступки, которые я совершила.

Матушка с интересом и пониманием взглянула на свою воспитанницу. Звучали слова не ребенка, но взрослого рассудительного человека. Девушка продолжила:

— Я поняла, что мне не хватает сдержанности. Для её развития я придумала несколько упражнений, и если вы бы вы могли мне помочь, я прошу у вас помощи. Я одна не справлюсь.

Удивление на матушкином лице показало, что Лали на правильном пути.

— Да, деточка. И что же это за упражнения?

— Мне нужно, чтобы меня испытывали на прочность! — решительно заявила и смело посмотрела в глаза собеседнице. Та явно ничего не понимала.

— Вот есть же у сестер послушание? Кто-то на кухне работает, кто-то двор метет, кто-то на воротах дежурит. И все смирение в себе воспитывают. Правильно?

Настоятельница мягко улыбнулась. Подумала: «Возможность подумать в одиночестве творит чудеса!» и порадовалась своей находчивости, вслух сказала:

— Не совсем верно, деточка. В ком-то гордыня, в ком-то тщеславие, в ком-то леность. Ты же знаешь, грехов много.

— Да, матушка! Я помню, нам объясняли — нужно потянуть хоть за ниточку одного греха, как весь клубок станет разматываться. Вот я и поняла, что мне нужно начать со сдержанности.

— Деточка, возможно, твоя несдержанность вовсе не тот грех, с которым в твоей душе надо бороться. Может, это прикрытие для гордости или себялюбия?

Немолодая сестра не случайно была настоятельницей. Однако молоденькой графине Релюсьен совсем не нужно было искоренять в себе гордость или себялюбие. Ей нужно было тренировать в себе сдержанность. Именно сдержанность сможет прикрыть и гнев, и гордость, и тщеславие, и что там ещё не принято демонстрировать в обществе?

Лали наклонила голову ниже и закусила губу — сдержаться, сдержаться и не начать настаивать, иначе будет перебор. Матушка прищурилась, рассматривая фигурку девушки, её лицо.

— Давай, Лалианна, сделаем так. Я не буду давать тебе никакого подобного послушания, ты и сама можешь в этом упражняться. Но я помогу тебе по-другому. Ты будешь приходить ко мне каждый вечер и рассказывать о тех случаях, когда тебе хотелось вспылить, разозлиться, но ты сдержалась.