Книга Омен. Знамение - Дэвид Зельцер

– Алло!

– Это Дженнингс, – раздался голос. – Помните, тот самый, у которого вы разбили фотокамеру.

– Да.

– Я живу на углу Гросверном и Пятой в Челси, и думаю, что вам лучше всего приехать прямо сейчас.

– Что вы хотите?

– Что-то происходит, мистер Торн. Происходит нечто такое, о чем вы должны знать.

Квартира Дженнингса находилась в дешевом, запутанном районе, и Торн долго разыскивал ее. Шел дождь, видимость была плохой, и он почти совсем отчаялся, прежде чем заметил красный свет в башенке наверху. В окне он увидел Дженнингса, тот помахал ему, а потом вернулся в комнату, решив, что ради такого выдающегося гостя можно было бы немного прибраться. Он кое-как запихнул одежду в шкаф и стал дожидаться Торна. Вскоре появился посол, задыхающийся после пешего похода по пяти лестничным пролетам.

– У меня есть бренди, – предложил Дженнингс.

– Если можно.

– Конечно, не такой, к какому вы привыкли.

Дженнингс закрыл входную дверь и исчез в алькове, пока Торн мельком рассматривал его темную комнату. Она была залита красноватым светом, струящимся из подсобной комнатки, все стены были увешаны фотографиями.

– Вот и я, – сказал Дженнингс, возвращаясь с бутылкой и стаканами. – Выпейте немного и перейдем к делу.

Торн принял у него стакан, и Дженнингс разлил бренди. Потом Дженнингс сел на кровать и указал на кипу подушек на полу, но Торн продолжал стоять.

– Не хотите ли закурить? – спросил Дженнингс.

Торн покачал головой, его уже начинал раздражать беспечный домашний тон хозяина.

– Вы говорили, будто что-то происходит.

– Это так.

– Я бы хотел узнать, что вы имели в виду.

Дженнингс пристально посмотрел на Торна.

– Вы еще не поняли?

– Нет.

– Тогда почему вы здесь?

– Потому, что вы не захотели давать объяснений по телефону.

Дженнингс кивнул и поставил стакан.

– Я не мог объяснить, потому что вам надо кое-что увидеть.

– И что же это?

– Фотографии. – Он встал и прошел в темную комнату, жестом пригласив Торна следовать за ним. – Я думал, вы захотите сначала поближе познакомиться.

– Я очень устал.

– Ладно, сейчас у вас появятся силы.

Он включил небольшую лампу, осветившую серию фотографий. Торн вошел и сел на табуретку рядом с Дженнингсом.

– Узнаете?

Это были снимки того дня рождения, когда Дэмьену исполнилось четыре года. Детишки на каруселях, Катерина, наблюдающая за ними.

– Да, – ответил Торн.

– Теперь посмотрите сюда.

Дженнингс убрал верхние фотографии и показал снимок Чессы, первой няни Дэмьена. Она стояла одна в клоунском костюме на фоне дома.

– Вы видите что-нибудь необычное? – спросил Дженнингс.

– Нет.

Дженнингс коснулся фотографии, обводя пальцем едва заметный туман, зависший над ее головой и шеей.

– Сначала я подумал, что это дефект пленки, – сказал Дженнингс. – Но теперь смотрите дальше.

Он достал фотографию Чессы, висящей на канате.

– Не понимаю, – сказал Торн.

– Следите за ходом мысли.

Дженнингс отодвинул пачку фотографий в сторону и достал другую. Сверху лежала фотография маленького священника Тассоне, уходившего из посольства.

– А как насчет этой?

Торн с ужасом посмотрел на него.

– Где вы ее достали?

– Сам сделал.

– Я считал, что вы разыскиваете этого человека. Вы говорили, что он ваш родственник.

– Я сказал неправду. Посмотрите на снимок.

Дженнингс снова коснулся фотографии, указывая на туманный штрих, видневшийся над головой священника.

– Вот эта тень над его головой? – спросил Торн.

– Да. А теперь посмотрите сюда. Этот снимок сделан на десять дней позже первого.

Он достал другую фотографию и положил ее под лампу. Это был крупный план группы людей, стоящих в задних рядах аудитории. Лица Тассоне не было видно, только контуры одежды, но как раз над тем местом, где должна быть голова, нависал тот же продолговатый туманный штрих.

– Мне кажется, что это тот же самый человек. Лица не видно, зато хорошо видно то, что над ним висит.

Торн изучал фотографию, глаза его выражали недоумение.

– На этот раз он висит ниже, – продолжал Дженнингс. – Если вы мысленно очертите его лицо, станет очевидным, что туманный предмет почти касается его головы. Что бы это ни было, оно опустилось.

Торн молча уставился на фотографию. Дженнингс убрал ее и положил на стол вырезку из газеты, где был запечатлен священник, пронзенный копьеобразным шестом.

– Начинаете улавливать связь? – спросил Дженнингс.

Сзади зажужжал таймер, и Дженнингс включил еще одну лампочку. Он встретил взволнованный взгляд Торна.

– Я тоже не мог этого объяснить, – сказал Дженнингс. – Поэтому и начал копаться.

Взяв пинцет, он повернулся к ванночкам, вынул увеличенный снимок, стряхнул с него капли фиксажа, прежде чем поднести к свету.

– У меня есть знакомые в полиции. Они дали мне несколько негативов, с которых я сделал фотографии. По заключению патологоанатома, у Тассоне был рак. Он почти все время употреблял морфий, делая себе уколы по два-три раза в день.

Торн взглянул на фотографии. Перед ним предстало мертвое обнаженное тело священника в разных позах.

– Внешне его тело совершенно здорово и нет ничего странного, – продолжал Дженнингс, – кроме одного маленького значка на внутренней стороне левой ноги.

Он передал Торну увеличительное стекло и подвел его руку к последнему снимку. Торн внимательно пригляделся и увидел знак, похожий на татуировку.

– Что это? – спросил Торн.

– Три шестерки. Шестьсот шестьдесят шесть.

– Концлагерь?

– Я тоже так думал, но биопсия показала, что знак буквально вгравирован в него. В концлагере этого не делали. Я полагаю, что это он сделал сам.

Торн и Дженнингс переглянулись.

– Смотрите дальше, – сказал Дженнингс и поднес к свету еще одну фотографию. – Вот комната, где он жил. В Сохо, квартира без горячей воды. Она была полна крыс, когда мы зашли внутрь. Он оставил на столе недоеденный кусок соленого мяса.

Торн начал рассматривать фотографию. Маленькая каморка, внутри которой был лишь стол, шкафчик и кровать. Стены были покрыты какими-то бумагами, повсюду висели большие распятия.