Книга Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин

Так я тут и живу. Вот. Как маленькая собачка в углу.

И теперь я проснулся, потому что почуял приятный запах.

Я открыл глаза, во рту гадость, значит долго я спал, пахнет кофе, голова моя на столе моем, и руки мои на столе моем, а попа в кресле, и она очень затекла. Как я не упал? И голод еще мне кишки точит.

Гляжу: Огородник сидит на полу, пьет мое кофе, зараза, не спросимшись. А на полу он сидит, потому что у меня всего одно место для посидеть – хорошее старое кресло, правде, облезлое, где-то каракас торчит. И я на нем сижу. Вот. А больше места для посидеть у меня нет, только место для полежать, но оно тоже одно. А в Поселке закон: на чужую лежанку не садись и не ложись, это большое преступление. Огородник знает. Вот и сидит на полу.

– Ты чего мое кофе пьешь… без спросу?

– Я свой принес, не беспокойся. Кстати, доброе утро.

– Утро уже? Ай!

Сам свой кофе принес! Ну это он да-а-а…

Я встал, пошел, лицо умыл, руки умыл. Сон вроде бы и отскочил. Воды в умывальнике еще до половины осталось, хорошо, не надо с канистрами к олдерменову резе… резревуа… к железной здоровой штуке с водой внутри. Умывальник я у Протеза выменял. Вот. На старые военные сапоги. Мне они не по размеру, а Протезу – как раз. Он и взял. А потом сносил быстро, – они же старые, – притаскивает мне: давай-ка обратно умывальник! Я не дал. Я что – дурак? Он до сих пор очень злится. Лучше бы сапоги зашил, чем злиться попусту, почему он такой грубый человек?

– А зачем ты кофе принес, у меня же есть… Помнишь, я говорил тебе, Огородник?

– Помню. Но я пришел извиняться, Капрал. А это пустое дело – прийти извиняться и лопать хозяйские харчи. Я вижу, у тебя тут и так негусто…

– Не-ет! У меня две банки есть… – а помялся и для вежливости спросил:

– Рыбу будешь мою?

Вот, я спросил, и сразу пожалел. А вдруг он согласится? И съест ведь один не меньше полбанки! Но он – хороший человек, мне с ним уютно. Так что жалко конечно, а все равно, пускай лопает.

– Рыбу я твою не буду есть…

Мне сразу полегчало!

– …я тебе кое-что получше принес.

Он встает, кофе мне наливает. А потом рвет какие-то бумажки и рядом с кружкой кофейной кладет коричневый квадратик. Большой, целиком в рот не положишь.

– Это что это?

– Уже не помнишь? А ты попробуй, Капрал.

А я присмотрелся и узнаю, что за вещь он принес. Это шоколад, кусок шоколада. Я тянусь к нему медленно, очень медленно тянусь и еще медленнее ко рту подношу. Потому что моментом на еду набрасываться невежливо. Меня еще Лудаш отучил. Конечно, когда ты один сидишь, это можно. А когда кто-нибудь еще рядом сидит – не надо.

Огородник говорит:

– Ты меня извини, Капрал. Я свое дело подзабывать стал. Извини, чуть не угробил тебя. Так вышло… По глупости… Эй! Эй, что это с тобой? А?

А я откусил кусочек и почуял сладость. И тут как будто вся моя старая жизнь ко мне пришла. И сладко, и больно. Вся моя старая жизнь ко мне на одну секунду вернулась! У меня слезы потекли, потекли по щекам, я их остановить хочу, но никак не получается, они текут, текут, текут, а я их размазываю… Отвернулся от Огородника, в горле все комом у меня встало, я плачу.

– Подожди…

Это я хотел в голос сказать Огороднику, а вышло только прошептать. И еще раз я попробовал, и опять шепотом вышло.

– Подожди…

Я лицо руками закрыл. На языке у меня вкус старой моей работы, вкус сытого житья, вкус моего счастья, вкус моей свободы, женщина у меня была, так еще и вкус того, что была у меня женщина, тоже тут как тут…

– Какие мы все были дураки, Огородник. Какие мы все были дураки!

Он молчит, кофе пьет. Потом подходит, стоит рядом, не знает, что сделать. Похлопывает меня по плечу. Потом еще раз.

– Ну-ну, не надо Капрал. Все будет хорошо. Не плачь, все устроится.

А я все равно плачу и никак не могу остановиться.

Огородник топчется рядом, наверное, уйти уже хочет. Наверное, ему неприятно тут.

– Не уходи, Огородник. Не уходи. Не уходи.

Вот он опять сел, сидит тихо. Я потихоньку справился со слезьми. Шоколад уже просто так доел. Говорю ему:

– Спасибо.

Он улыбается в полулыбки.

– Огородник, ничего такого. Это я старое житье вспомнил. Сколько всего у нас было… ничему не знали цены. Да.

– А-а. Понятно.

– Сколько я спал?

– Сейчас утро, ближе к середине дня.

– Ого.

– Я заходил к Капитану…

Ничего себе! Без году неделя тут, а уже так запросто ходит к Капитану! Таракан мне про таких говорил: у человека растет автотритет. Вот.

– …и он сообщил, что ночью на Вторую Точку выходила группа из десятка быкунов. Был огневой контакт на большой дистанции, и быкуны одного своего утащили назад.

Про быкунов мне Лудаш рассказывал. Если вот людаки – просто были люди, их сразу много тысяч одной заразой попортило, то вот быкуны совсем другое дело. Вот. Нет, сначала они тоже были люди, только маленькие, даже не младенчики. В стеклянных штучках сидели-сидели… росли там. Хотели сделать их солдатами, даже сделали, они такие мощные, один – как два человека сразу… Тольки им… не знаю, как назвать… управлялки в головы вставили, а потом все управлялки в один день испортились. Одичали быкуны. Стали голодные, злые, ничего не понимают, на всех нападают, все жрут. Тупые. Зверье умнее быкунов, а людаки в три раза умнее быкунов. Их на Равнине много, их отрава не берет – очень прочные. Я видел быкунов много раз. И живых, и совсем трупов. Говорят, у людаков детей не бывают, скоро все помрут. А у быкунов – бывают, у них быкунихи специально выведены. Тоже я видел – очень животастые. Ни разу больше трех или четырех быкунов ни я не видел, ни кто еще не видел. Чего это им десятками ходить?

– Чего это им десятками ходить, Огородник? И зачем это они своего утащили? Они своих не жрут. Все жрут, а своих жрать гнушаются.

– Поумнели быкуны. За одну ночь. А может, и не за одну ночь…

Тут он вытащил курево, закурил, и глаза его куда-то далеко ушли, не пойми куда. Значит, думает о важном. И я тоже попытался подумать: чего это людаки поумнели и быкуны поумнели все разом? И я думал-думал, но додумался только что вот, нам от этого могут быть неприятности. Мы тупых-то их очень опасались, а от умных просто сбежим. Или они нас поубивают.

– Ой-ой…

Это я нечаянно сказал и сразу застеснялся. Так не надо говорить. Но Огородник мне ответил спокойно:

– Ты прав, Капрал. Действительно, ой-ой.

– Почему это все, Огородник?

– Пока не знаю. Пытаюсь разобраться. Я навел кое-какие справки у своих. Ребята говорят: ничего крупного не заметно. Никаких осколочных правительств, никаких мятежных бригад, в общем, от старой планеты Совершенство никаких гостей… Как я думал, все подчистую перебито. Поселки вроде вашего тихо живут, ни во что не смешиваются. В ста двадцати километрах отсюда есть большая аграрная концессия индонезийцев. С самой Земли. Я было подумал, не они ли тут воду мутят? Но нет, о них все известно. Им не до того, они там едва-едва выживают.