Книга Жемчужные тени - Анна и Сергей Литвиновы

Потом вышел на середину вагона, воздел свою мощную длань, призывая всех к порядку, и провозгласил:

— Господа! Я прошу поднять руку тех из вас, кто приехал на вокзал и сел в поезд непосредственно после матча, прямо со стадиона, со своим багажом.

Таковых оказалось немало: старички с мальчиком, китайцы, пуэрториканцы, англичане и тот заядлый любитель из Сибири, что ночевал в ВИП-зале вокзала. Не прямо с футбола прибыли лишь уроженцы М., семья убитого, парень-красавец да двое мускулистых с языческими татушками.

— Кто-то при этом оставлял свои вещи в камерах хранения вокзала или стадиона?

Да, и такие нашлись: пенсионеры с внуком и китайцы.

В первый момент Татьяна не могла понять, зачем это, а потом до нее дошло: на стадионах — строжайшие меры безопасности. Никто не сможет туда ни в коем случае пронести кинжал типа того, каким был убит несчастный Гарик Качалов. Поэтому те, кто после матча сразу с вещами отправился на вокзал (и не оставлял их предварительно в камере хранения), могут быть вне подозрений. Существует, конечно, вариант, что некто третий, неизвестный соучастник, передал им оружие по дороге или в самом поезде, но слишком уж это получается затейливо.

Итак, пуэрториканцев, англичан и сибиряка из списка подозреваемых можно вычеркивать?

Татьяна всю дорогу следила за красавицей Ольгой и ее братом. Они представлялись ей самыми подозрительными, особенно после той маленькой детали — капельки крови, которую она заметила. Вдобавок у женщины имелся мощный мотив: избавиться от опостылевшего мужа. Но боже мой, почему так сложно? Зачем в вагоне, после футбола, с кучей свидетелей и огромным риском?

Качалова выглядела заледенелой, будто бы замороженной. Виновата она или нет? Было трудно представить, что творится в ее душе. Она только что потеряла мужа. Но прав Ходасевич: вообразить, что молодая женщина хладнокровно вонзила нож ему в грудь, под шею, да с одного удара, да сразу насмерть, было трудно.

А брат ее Черевикин пребывал в явном неадеквате. Вдруг, не обращаясь ни к кому конкретно, он довольно громко, сбивчиво и сумбурно заговорил:

— Я сколько ему говорил: хватит храпеть! Не храпи!

Красавица Ольга цыкнула на него:

— Перестань! Замолчи!

Лицо ее стало по-настоящему злым.

Но тот, не обращая на нее внимания, продолжал:

— Я говорил ему: иди, лечись! Что ты храпишь, как грузчик?! Молодой ведь вроде человек. Да и пьянство бесконечное. Как говорится, о мертвых ничего, кроме хорошего, но в самом деле! Доколе, как говорится, можно терпеть!

— Заткнись!! — гаркнула Качалова и даже чуть не замахнулась на брата.

Но Ходасевич, казалось, не обратил на инцидент ни малейшего внимания. К нему как раз пришел из седьмого вагона давешний полицейский лейтенантик, отозвал в узкий коридорчик рядом с кухней и стал что-то докладывать. Таня поспешила к ним. Помощница она, как ее, в конце концов, объявил Ходасевич, или нет? Имеет право знать.

Успела услышать лишь обрывок:

— … у него под подушкой — психотропный препарат. Галоперидол в таблетках.

Татьяна влезла:

— Имеется в виду брат жены убитого?

Лейтенантик кивнул, с некоторым даже удивлением от ее осведомленности.

А полковник в отставке проговорил, обращаясь к нему, одними губами:

— Думаю, вам пора его брать. И пожалуйста, пошумнее. Вам же этот шум в итоге поможет.

Юный полицейский сосредоточенно кивнул, подозвал к себе сержанта (или старшину), и они вдвоем отправились к столику, за которым сидели красавица-вдова и ее брат. Когда достигли цели, лейтенантик не без пафоса обратился к странному молодому человеку:

— Гражданин Черевикин, вы задержаны по подозрению в убийстве вашего зятя Игоря Качалова. Пройдемте.

Сестра его закричала — несколько, как показалось Тане, ненатурально:

— Вы не имеете права! Где ваши доказательства?!

А Черевикин театрально захохотал:

— Я ведь ему говорил! Говорил! Я предупреждал его! Хватит! Хватит, Игоряша, говорил я ему! Перестань, говорил, храпеть!

7

Процессия отправилась в противоположную сторону от ресторана, нежели «родной» седьмой вагон, — в штабной, под номером восемь. Группу возглавлял лейтенант, за ним следовал преступник, руки за спину — спецсредства в виде наручников решили не применять. Дальше шел полисмен мелкого звания, потом Ходасевич и, наконец, Татьяна. Она решила, что раз столько сделала для расследования, то никто не имеет права ее гнать и рассказывать сказки про тайны следствия.

На ходу, над дрыгающейся сцепкой, девушка бросила отчиму:

— Ты ведь заметил?

— Еще бы.

— А кто был первый, ты или я?

— Тебе сильно вредит, — пробурчал в ответ экс-полковник, — излишнее тщеславие.

Таня не осталась в долгу, съязвила:

— А тебе, Валерочка, сильно вредит твоя старческая близорукость.

Да, они поняли друг друга без слов и разглядели на застегнутой на все пуговицы рубашке убийцы крошечную капельку красного цвета — возможно, крови.

Расположились в одном из штабных купе. Судя по тому, как в нем попахивало — мужиками, казармой, — то было постоянное пристанище полицейских.

Лейтенант объявил:

— У нас допрос неофициальный, просто опрос, поэтому присутствие посторонних лиц является допустимым. А вам, гражданин Черевикин, я советую сейчас, как говорится, облегчить душу. И, что называется, отрепетировать ваши будущие показания, с тем чтобы в итоге суд как можно более полно учел смягчающие дело обстоятельства. Итак, рассказывайте. С какого времени вы состоите на учете в психоневрологическом диспансере?

Черевикин вздрогнул от неожиданности, вышел из того ступора, в который его повергло задержание, и автоматически проговорил:

— С девятого года.

— Две тысячи девятого? — уточнил лейтенант.

— Да.

— В стационаре лечились?

— Да. Три раза. Или два.

— Ну вот! — воскликнул полицейский, сменив тон и переходя на гораздо более панибратский: — Самое время тебе косить под невменяемое состояние. Да ты, наверно, в нем и находился? Выпил лишку? Или таблеток наглотался?

Черевикин не отвечал.

— Ты почему зятя своего убил? Личные неприязненные отношения? В одной квартире жили? Затрахал он тебя, грубо говоря? Доставал? Издевался? Давай, говори, тебе ж зачтется, если окажется, что у тебя мощный мотив его порешить.

— Нет. Все хорошо у нас с ним. Мы с ним друзья были.

— Почему ж ты его на перо посадил?

— Я говорил ему: не храпи. Сто раз говорил. Иди, говорил, лечись. А он все равно. Его Олька из своей комнаты выгоняла, когда он пьяный был. И он ко мне в залу ночевать являлся. И храпит, храпит. Я спать не мог. На кухне на табуреточке закемаривал. В ванную залезал, от него прятался.