Книга Тьма чернее ночи - Майкл Коннелли

Виктору Сегену зачитали права и арестовали. Детективы посадили его в машину, а маленький дом рядом с аэропортом Бербанка опечатали до получения ордера на обыск. Через два часа, вернувшись уже с ордером, они нашли в звуконепроницаемом, похожем на гроб погребе, вход в который закрывал замаскированный под кроватью люк, шестнадцатилетнюю девушку – связанную и с кляпом во рту, но живую.

Только после того как возбуждение и адреналиновая волна от раскрытия дела и спасения жизни начали спадать, Босх наконец спросил Маккалеба, откуда тот узнал, что преступник именно Сеген. Маккалеб подвел детектива к книжному шкафу в гостиной и указал на потрепанную книгу под названием "Коллекционер" – роман о человеке, который похищал женщин.

Сегена обвинили в убийстве неопознанной девочки, а также в похищении и изнасиловании девушки, спасенной следователями. Он отрицал свою вину в убийстве и добивался сделки, по которой признал бы себя виновным только в похищении и изнасиловании уцелевшей. В окружной прокуратуре от сделок отказались и отправились на процесс с тем, что у них было, – леденящими кровь показаниями спасенной девушки и отпечатком номера машины на бедре покойницы.

Присяжные, посовещавшись менее четырех часов, признали подсудимого виновным по всем пунктам. И тогда прокуратура предложила Сегену сделку: обещание не требовать смертной казни на втором этапе процесса, где решается вопрос о наказании, если убийца согласится рассказать следователям, кто была первая жертва и откуда он ее похитил. В случае согласия Сегену пришлось бы отступиться от позы невинности. Он отказался. Прокуратура потребовала смертной казни и добилась своего. Босх так и не выяснил ничего о мертвой девочке и, как подозревал Маккалеб, мучился от того, что, по-видимому, никому до нее не было дела.

Маккалеба это тоже мучило. В день, когда агент ФБР должен был давать показания на втором этапе процесса, он обедал с Босхом и заметил, что на наклейках папок по делу написано какое-то имя.

– Что это? – возбужденно спросил Маккалеб. – Ты опознал ее?

Босх опустил глаза, увидел имя на наклейках и перевернул папки.

– Нет, пока нет.

– Ну, а это что?

– Просто имя. Я вроде как дал ей имя.

Босх казался смущенным. Маккалеб протянул руку и перевернул папки, чтобы прочитать имя.

– Сьело Асул?

– Ну да. Она была испанкой, и я дал ей испанское имя.

– Это значит "голубое небо", верно?

– Угу, голубое небо. Я... э-э...

Маккалеб ждал. Ничего.

– Что?

– Ну... я не так уж религиозен... Ты понимаешь, о чем я?

– Да.

– Я вроде как подумал, что если никому здесь она не нужна, то, будем надеяться... может быть, кто-нибудь там, наверху...

Босх пожал плечами и опустил взгляд. Маккалеб видел, как у него вспыхнули щеки.

– Трудно отыскать промысел Божий в том, что мы делаем. В том, что мы видим.

Босх просто кивнул, и больше они об этом не говорили.

* * *

Маккалеб перевернул последнюю страницу в папке, помеченной "Сьело Асул", и посмотрел на внутреннюю сторону обложки. За время работы в Бюро у него вошло в привычку делать заметки на обложке, где они не сразу бросаются в глаза из-за прикрепленных страниц. Эти заметки касались следователей, которые обращались за составлением психологических портретов. Маккалеб пришел к выводу, что понимание следователя иногда не менее важно, чем информация по делу. Ибо именно глазами следователя Маккалеб сначала смотрел на многие аспекты преступления.

С Босхом они работали более десяти лет назад, до того, как он начал составлять более подробные портреты не только подозреваемых, но и следователей. На этой папке было написано имя Босха, а ниже всего четыре слова.

Скрупулезный – Умный – М. – A.M.

Теперь Маккалеб смотрел на две последних пометки. Обычно для сохранения конфиденциальности он, делая заметки, использовал сокращения и стенографию. Два последних сокращения выражали его представление о том, что движет Босхом. Маккалеб пришел к выводу, что детективы, занимающиеся расследованием убийств, копы до мозга костей, обращаются к глубинным внутренним чувствам и мотивациям, чтобы принимать и выполнять свою всегда трудную работу. Обычно копы бывали двух видов: те, кто считал свою работу искусством или ремеслом, и те, кто считал ее миссией. Десять лет назад Маккалеб отнес Босха к последнему классу. Гарри Босх был миссионером.

Эту мотивацию можно было классифицировать на основании того, что давало им это ощущение предназначения, или миссии. Для некоторых работа казалась почти игрой; у них был какой-то внутренний комплекс, отчего им все время хотелось доказывать, что они лучше, умнее и хитрее своей добычи. Их жизнь была постоянным циклом самоутверждения: отправляя пойманного убийцу за решетку, они как бы унижали его. Другие тоже воображали себя мстителями.

Существовали священные узы между жертвой и копом, которые формировались на месте преступления и не могли быть разорваны. Именно это в конечном счете бросало полицейских в погоню и давало возможность преодолеть все преграды на пути. Маккалеб называл таких копов "ангелами мщения". По его опыту копы-"ангелы" были лучшими следователями, с какими ему случалось работать. Еще он пришел к выводу, что они ближе всего подходят к тому невидимому краю, за которым разверзается бездна.

Десять лет назад Маккалеб отнес Гарри Босха к "ангелам мщения". Теперь ему пришлось задуматься, не подошел ли детектив слишком близко к краю.

Маккалеб закрыл папку и вытащил из сумки две книги по искусству. Обе назывались просто: "Босх". Ту, что побольше – с цветными репродукциями, – написали Р.Х. Марийниссен и П. Руиффелаэре. Автором второй книги, в которой основное место отводилось комментариям к картинам, был Эрик Ларсен.

Маккалеб взял книгу поменьше и начал бегло просматривать комментарии. Он быстро узнал, что, как и сказала Пенелопа Фицджералд, существует множество различных и даже соперничающих мнений об Иеронимусе Босхе. Ларсен приводил цитаты из работ разных ученых; некоторые называли Босха гуманистом, а один считал его членом еретической группы, которая верила, что земля – это настоящий ад, где правит Сатана. Среди ученых велись споры об изначальном смысле некоторых картин, о том, можно ли вообще некоторые картины приписывать Босху, о том, бывал ли художник в Италии и видел ли творения титанов Возрождения, своих современников.

В конце концов Маккалеб закрыл книгу, поняв, что для его целей не так уж важно, что думают исследователи. Если творчество художника является темой разнообразных интерпретаций, то важна единственная интерпретация – человека, который убил Эдварда Ганна. Важно только, что этот человек увидел и усвоил из картин Иеронимуса Босха.

Маккалеб открыл вторую книгу и начал медленно изучать репродукции. В Центре Гетти он торопился, к тому же ему мешало, что он не один.