Книга Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева-Лада

— И на какое-то время — последняя, — буднично констатировал Владимир Николаевич. — Со мной, во всяком случае. Больше я потакать твоим капризам не намерен.

— Как скажете, — вырвалось у меня совершенно уж мне несвойственное и для меня нетипичное, но вырвалось совершенно искренне.

— Как скажешь, — с улыбкой поправил он меня. — Ты же рвалась выпить на брудершафт, вот теперь и говори со мной на «ты». Сама захотела, никто не неволил.

Он положил свою руку на мою, и мир вокруг снова стал терять четкие очертания. Я бы ещё справилась с нахлынувшими на меня неизведанными доселе эмоциями, я бы ещё нашла какие-то легкие, ни к чему не обязывающие слова, если бы он не смотрел на меня так… Как — так?

— Я погибла! — вдруг брякнула я, опять-таки совершенно непроизвольно. — Не надо на меня смотреть!

— Почему?

— Хороший вопрос. Говорится ведь, что даже кошка имеет право смотреть на короля. Почему бы ему не посмотреть на меня? Или было бы лучше, если бы он смотрел по сторонам? С ума я сойду, честное слово!

— Потому что… Потому что…

Владимир Николаевич терпеливо, хотя и с чуть заметной улыбкой ждал, пока я найду пристойное объяснение своей экстравагантной просьбе. Абсолютно бесполезное занятие. Я не способна была даже объяснить, почему ночью темно, а днем — как бы наоборот.

— Я не понимаю, что происходит! — взмолилась я, наконец осознав тщетность своих попыток произнести что-то более конкретное.

Произнести! Похоже, в тот момент я и думать-то разучилась. Мне ещё повело, что впоследствии эта способность ко мне все-таки вернулась. Хотя, с другой стороны, смотря что считать везением…

— Ты уверена, что не понимаешь? — услышала я вопрос, заданный очень тихо, почти шепотом.

И в эту минуту я действительно все поняла. Помимо всего прочего, поняла и то, что если этот человек сейчас щелкнет пальцами, я, как цирковая собачонка, буду исполнять все его команды — пойду за ним босиком хоть в Сибирь, хоть на край света, несмотря на то, что аналогичные поступки декабристок, например, всегда вызывали во мне чувство непонимания, граничащее с раздражением. И что вообще до этого вечера я как бы и не жила. Так это и есть любовь?

Наверное, этот вопрос легко можно было прочесть в моих глазах, потому что веки Владимира Николаевича утвердительно дрогнули, а рот внезапно приобрел резкие, почти скульптурные очертания.

— За все хорошее, — отрывисто сказал он, налив себе ещё рюмку и быстро выпив её, словно воду.

Я испугалась, что мне тоже придется повторить недавний подвиг, но, как всегда, в последнее время, ошиблась. В следующие несколько минут мой спутник уже напяливал свои жуткие темные очки, расплачивался по счету и чуть ли не тащил меня за руку к выходу. У меня мелькнула какая-то робкая мысль о том, что он ведет себя так, будто боится передумать… Но — только мелькнула и только робкая.

На свежем воздухе у меня внезапно закружилась голова и подкосились ноги. Я смутно соображала, что Владимир Николаевич подхватил меня на руки и понес к машине, что я оказалась на заднем сиденье в его объятиях, что он укачивал меня действительно как маленького ребенка, и шептал, что все сейчас пройдет, что мы вот-вот приедем, он сварит мне кофе и все будет хорошо, просто прекрасно.

И мне казалось, что все это — самые естественные вещи на свете, что все на самом деле будет хорошо и даже прекрасно, как это ни удивительно. Только бы он не выпускал меня из своих рук, только бы не переставал шептать эти простые, но такие ласковые слова… Господи, мне же никто никогда таких слов не говорил! Да вообще никаких ласковых слов никто не говорил! «Какое несчастье случилось со мною — я жизнь прожила без тебя…»

Память безотказно выдала подходившую к случаю поэтическую цитату, я почувствовала, как из глаз у меня снова непроизвольно покатились слезы, но это было совсем не так, как в первый раз. В этот удивительный вечер я делала для себя одно открытие за другим: теперь вот поняла, что плакать, оказывается, можно и от счастья. Правда, с тех самых пор мне проливать слезы по такому прекрасному поводу почему-то больше не приходилось.

Владимир Николаевич, наверное, почувствовал, что утешать меня не надо, что это — не тот случай, а просто стал осторожно снимать слезы с моих щек губами. Он даже не целовал меня, но эти короткие прикосновения сухих и горячих губ были слаще любых поцелуев. Я словно провалилась в очередное забытье и очнулась только тогда, когда машина остановилась.

— Мы приехали, котенок, — услышала я. — Давай помогу тебе вылезти.

«Помогу» — это было сильно сказано. Ему пришлось вынимать меня из машины и опять почти нести на руках. Потом я каким-то образом оказалась в собственном любимо кресле, а Владимир Николаевич протягивал мне чашку.

— Выпей кофе. Сейчас все пройдет.

Но я вовсе не хотела, чтобы прошло «все». Что-то должно было остаться… хотя бы пока.

— Только не уходи! — взмолилась я, даже не сообразив, что все-таки перешла на это самое «ты».

— Куда же я теперь уйду? — в привычной полунасмешливой манере спросил он меня. — Я ещё и кофе не допил, а на дворе, между прочим, ночь.

Но я уже знала, что может скрываться за этой насмешкой. Или по крайней мере думала, что знаю.

— Только не уходи, — повторила я. — Сегодня.

Последнее слово я произнесла не столько инстинктивно, сколько потому, что кофе постепенно начал оказывать свое действие, а я — соображать, что это не Севочка, и что этот человек не сможет остаться со мной не то что навсегда — даже на какое-то более или менее длительное время.

С внезапной вспышкой озарения я вдруг поняла: буду ждать неделями нескольких часов встреч, по-другому ничего не получится. Не может получиться. Еще почему-то в голове пронеслось слово «расставание», в котором не было горечи, а лишь — предопределенность. И ещё возникло слово «долг» — вот уж совершенно непонятно, зачем и с какой стати.

«И все это — с одной рюмки водки, — шепнул какой-то ехидный голос внутри меня. — Пьянство — не твое амплуа, дорогая. И вообще, не кажется ли тебе, что шутки закончились?»

— Кажется, — сказала я вслух и тут же почувствовала, что Владимир Николаевич взял меня за руку.

— Ты что, котенок? — спросил он. — Что тебе кажется?

— Что все это очень серьезно, — ответила я.

Мне даже не пришло в голову привести какую-то более пристойную версию происхождения своей реплики. Это было не нужно. Этому человеку я могла говорить только правду, даже если она грозила каким-то образом обернуться против меня. А по-другому, между прочим, правда оборачивается чрезвычайно редко. Во всяком случае для меня.

— Наверное, ты права.

Это было настолько неожиданно, что я подняла голову и осмелилась взглянуть прямо на него. Очков снова не было, и я — как и следовало ожидать! — снова немедленно потонула в его невероятных глазах. Пошла ко дну, даже не булькнув на прощание, хотя бы для приличия.