Книга Дочь похитительницы снов - Майкл Муркок

В общем, я не хотел спускаться дальше, но если это был единственный путь к спасению – что ж, придется идти. Оуна указала на скос, примерно на половине высоты утеса, и я разглядел там естественный каменный мост, тянувшийся через светящуюся реку. По всей видимости, туда-то мы и должны были попасть. Я кивнул, и она двинулась вниз, тщательно выбирая, куда поставить ногу, а " последовал за ней по склону, усеянному серебристыми каплями. Рев водопада, дрожь почвы под ногами, длинные каменные «пальцы», торчавшие вокруг, словно деревья в лесу, яркий свет и огромная масса воды, продолжавшей свой полет, словно загипнотизировали меня. Мне чудилось, я покинул человеческий мир навсегда, ради незабываемого приключения, которое своей экзотичностью способно посрамить и воображение Шиллера.

Повсюду каменные волны струились в разных направлениях застывшими каскадами. Будто все живое на Земле, всякие твари собрались сюда и обратились в громадную невообразимую химеру: деревья стали епископами, епископы – ухмыляющимися гномами, и так далее и тому подобное. Над рачьими логовами вздымались головы древних черепах с глазами василисков, и казалось, что они вот-вот повернутся и устремят на тебя свой смертоносный взгляд. Боги, богини, демоны, словно сошедшие с богато украшенных резьбой колонн индуистских храмов или буддийских пагод. Просто невозможно было не заподозрить за всем этим могучего разума, который воспроизвел тут каждого обитателя поверхности, каждого человека и каждое животное, растение и насекомое, порой искажая образ или увеличивая фигуру в десятки раз. Невольно возникало впечатление, что некто наделенный особым могуществом окаменел первозданный хаос, еще не закончивший формироваться. Или что некое воображение стало измышлять целый мир во всем его разнообразии – и не успело завершить творение.

Это зрелище, одновременно прекрасное и жуткое, заставило меня затосковать по темноте, которая прежде его скрывала. Я мало-помалу начинал сходить с ума. Похоже, у меня не тот характер, чтобы предпринимать этакие экспедиции. Я мысленно плакался на судьбу, но внутренний голос укорял меня и насмешками гнал вперед.

Значит, вот что пытались изобразить древние мексиканцы и египтяне. Значит, вот кого – или что – они вспоминали в своих книгах мертвых. Звероголовые божества, герои, ангелы и демоны, персонажи всех историй, когда-либо рассказанных на поверхности, – все без единого исключения собрались здесь. Статуи уходили в темноту бесконечными рядами, каменные барельефы и кристаллические картины нависали над головой, сбивая с толку и лишая ориентира – глазу не за что было зацепиться, чтобы понять, сколько мы прошли и сколько еще осталось. Пожалуй, тут не помог бы никакой компас… Иди, как идешь, и уповай на то, что рано или поздно выйдешь к реке.

Быть может, правы все-таки нацистские псевдоученые, твердившие, что наш мир представляет собой выпуклую сферу, заключенную в камень, и что звезды на самом деле – лучики света, исходящие от холодного пламени, которое терзает этот камень?

То, что я нежданно получил подтверждение этой теории, совсем недавно казавшейся мне бредовой, отнюдь не успокаивало. Допустим, мы нашли первозданный камень. Но был ли он когда-то живым? Или всего лишь пародировал жизнь и потешался над ней? Возник ли он из органических тварей, существ из плоти и крови, вроде нас с Оуной? Или стремился повторить формы жизни на поверхности, как цветок или дерево там, наверху, стремится к солнечному свету? Конечно, аналогия натянутая, однако в тот момент она представлялась вполне оправданной. А всякому, кто не поймет меня, ибо не имеет моего опыта, я советую посмотреть на фотографии с видом Карлсбадских пещер.

Каменные столбы выглядели так, словно им придавали очертания некие вдохновенные лунатики; в каждом изображении, в каждом очертании угадывался монстр, сидящий внутри любого из нас, будь то человек или зверь; среди столбов не было ни одного похожего на другие, они выстраивались в ряды и колонны и исчезали во мраке, отбрасывая причудливые тени. А фосфоресцирующая река по-прежнему обрушивалась водопадом к сердцу мироздания. Ниагара, превратившаяся в водопад Волшебной страны; греза курильщика опиума; потрясающее разум видение преисподней… Неужели моим глазам предстали адские просторы, по которым бродят души грешников? Мне вдруг помнилось, что статуи начинают оживать, что они тянутся ко мне, чтобы прикоснуться и сделать одним из них, чтобы и я застыл вместе с ними на тысячи лет, в ожидании нового глупца, посмевшего спуститься сюда из верхнего мира.

Красота подземной реки вызывала неподдельный восторг – и внушала трепет. Высоко над нами, точно трубы эльфийских органов, висели тысячи и тысячи кристаллических канделябров, испускавших холодное серебристое свечение. Время от времени в каком-нибудь из канделябров отражался свет реки и возникали фантастические мерцающие картины, которые ревущая вода уносила с собой в бездну и вновь возвращала к бытию в своем нижнем течении.

Невозможно представить, насколько глубока пещера и насколько она обширна. Может, Оуна не преувеличивала и эта пещера и вправду бесконечна? Какие чудовища здесь обитают? Мне вспомнилась гравюра из книги Жюля Верна. Громадные змеи, гигантские крокодилы, потомки динозавров…

Пришлось напомнить себе, что настоящие чудовища – не змеи и не крокодилы, а те, кто гонится за нами. Ни Верну, ни даже Уэллсу нацисты с их зверствами не могли и в самом страшном сне привидеться.

Несомненно, Гейнор с Клостерхеймом не только выполняли поручение нацистской верхушки, но и преследовали собственные цели. У меня были все основания полагать, что эта парочка бросит строить из себя нацистов, едва те перестанут быть им сколько-нибудь полезными. И потому для нас они являлись опаснейшими врагами – опаснее не бывает. Они не верили ни во что, кроме своих личных желаний и устремлений, а потому могли с легкостью переходить на любую сторону. Я имел несчастье наблюдать и обольстительную, и злобную личины Гейнора. И для той и для другой у него наверняка припасены тысячи гримас, и каждый из тех, с кем он встречался, встречается и будет встречаться, видит персональную гримасу. Человек с тысячью лиц. В этом они очень похожи с Гитлером.

Не могу объяснить и описать, как я совершил этот спуск по длинному и скользкому склону. Помню лишь, что Оуна поддерживала меня, что сломанная нога так и норовила подвести и что напиток Оуны придавал мне силы и избавлял от режущей боли. Без него я не сделал бы и двух шагов.

Наконец мы достигли моста. Он словно вырастал из нагромождения камней, и в нем чувствовалась та же застывшая динамика, какой отличались все прочие каменные образования: он будто окаменел всего мгновение назад. На фоне светящейся реки колонны моста походили на колоннаду собора. На память пришли безумные фантазии каталонского гения Гауди и нашего Людвига Баварского; правда, эти были куда более изысканными и утонченными. Высокие шпили и башни, возникшие по неведомому и непостижимому капризу природы… Мост был ровным и гладким, словно его выровняли нарочно, чтобы людям удобнее было переходить. Ряды серебристых колонн пересекали ущелье, по дну которого текла река, низвергаясь в бездну, «коей человеку не измерить, к темным морям преисподней». Неужели вдохновленные опиумом поэты английского Возрождения видели то же самое, что сейчас видят мои глаза? А что если этот мир создан их воображением? Я отогнал эту раздражающую мысль, но она тут же вернулась. Мой разум не в силах был воспринять то, что видели глаза, и потому я, как всякий лунатик, старался придумать некую логику, которая объяснила бы происходящее и удержала бы меня от того, чтобы просто подойти к краю моста и прыгнуть вниз.