Книга Вьетнам. История трагедии. 1945–1975 - Макс Хейстингс

Бывший офицер южновьетнамских ВВС Нгиен Кхием говорит, что по-прежнему избегает любых контактов с северянами: «Да, мы — один народ, но от их рук погибло много моих родных, друзей и сослуживцев»[1515]. Сегодня он больше не испытывает ненависти, но и не может всего забыть. Точно так же, как и рядовой ВНА Фам Тхань Хунг, получивший тяжелое ранение в Куангчи в 1972 г.: «Время от времени мне снятся кошмары, как я попал под воздушный налет. Еще хуже, когда мне снится, как меня снова призывают в армию и отправляют на войну. Я, как и некоторые представители моего поколения, чувствую себя в какой-то мере жертвой того, что с нами произошло»[1516].

Майор Дон Хадсон, командовавший пехотной ротой в 1970 г., сказал о разочаровании американских ветеранов: «Они думали, что вернутся домой в военной форме с медалями на груди и все будут чествовать их как героев. Но все оказалось совсем не так»[1517]. Дэвид Роджерс — один из тех, кто по-прежнему испытывает сильные эмоции, оглядываясь в прошлое: «Это был колоссальный опыт. Я не имею в виду какие-то там глобальные мысли — нет, в основном это было личное. Я пытался написать книгу, но у меня нет таланта выражать свои мысли на бумаге. Могу только сказать, что мне было трудно, когда я вернулся домой. Было трудно ходить в церковь. Я не мог исповедоваться. Я чувствовал себя грязным. Я был причастен к убийствам». Некоторые ровесники отвернулись от него, узнав, что он воевал во Вьетнаме: «Одна девушка, которая уезжала со своим парнем в Канаду, была очень, очень резкой». Роджерс, как и миллионы других ветеранов, трепетно хранит память о своем взводе: «Как санитар я был там, чтобы помогать своим людям».

Около трети «его людей» были убиты или ранены. Живя недалеко от Вашингтона, время от времени он посещает Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме. «Обычно я приезжаю в пять-шесть утра, когда там нет людей. Для меня эта стена — как большое надгробие. Я рад, что она есть. У меня в списке примерно десять имен — Тони из Чикаго, Джерри Джонсон из Миннесоты, Сэм и еще несколько других. Бывает, что иногда вдруг на меня обрушиваются воспоминания. Однажды я был на Мартас-Винъярд и увидел полосу деревьев за солеными прудами. Я подумал: совсем как во Вьетнаме! Самое потрясающее зрелище, которое я видел в своей жизни, — это вертолеты над кронами деревьев. Когда я читаю таких авторов, как Нил Шиэн, меня берет зло на людей, которые управляли Америкой. Они знали, что происходит. Мы ничего этого не знали. Я просто считал шаги, вот и все». Сержант-майор Джимми Спенсер говорит: «Сейчас идет переоценка. По крайней мере, мы начали разделять войну и военных, на которых раньше вешали всех собак за то, что было начато не ими. Нельзя допускать, чтобы общество поворачивалось спиной к ветеранам войны»[1518].

Сегодня, по прошествии стольких лет, возможно, следует даровать прощение и некоторым из тех, кто принимал катастрофические решения, запятнавшие их репутации, но позже раскаялся. Одним поздним вечером 1967 г. в своем огромном кабинете в Пентагоне Роберт Макнамара обсуждал потребности в боеприпасах с сотрудником министерства Уильямом Бремом: «Смотрите, это составит по 2000 патронов в расчете на одного солдата противника. Этого должно быть достаточно»[1519]. Вдруг министр обороны задрожал всем телом: Брем увидел, что тот смотрит на портрет своего предшественника Джеймса Форрестола и по его щекам текут слезы. Как и Форрестол, Макнамара был раздавлен тяжким бременем лежавшей на нем ответственности.

На протяжении всех послевоенных лет Соединенные Штаты будоражат слухи, обвинения и скандалы вокруг судьбы пропавших без вести американцев. Бывший генерал Морской пехоты Эл Грей отказывается посещать Вьетнам, «пока я не буду полностью уверен в том, что в их тюрьмах не осталось наших людей»[1520]. Однако в любой войне есть безымянные жертвы, чьи судьбы так и остаются неизвестными: вся южная часть Вьетнама усеяна надгробиями северовьетнамских солдат с надписью «Льет Ши Во Зань» — «Неизвестный воин». Нет никаких доказательств того, что Ханой после войны продолжал удерживать американских военнопленных против их воли. Боб Дестатт, который 23 года после войны занимался расследованиями дел военнопленных и пропавших без вести в Разведывательном управлении Министерства обороны, уверенно говорит: «Там никого не осталось». Нет оснований сомневаться в словах этого человека, обладающего огромным личным опытом и глубочайшей осведомленностью в этом вопросе.

Умозрительные сценарии в стиле «что, если бы»[1521] редко бывают полезными для историков или читателей, но два из них, на мой взгляд, заслуживают внимания. Первый из них касается того, что северовьетнамские коммунисты никогда не прибегали к терроризму, чтобы перенести свою борьбу на Запад, и в частности в Америку, как это делают современные радикальные мусульманские движения. Возможно, в доглобализационные времена Ханою попросту не приходило это в голову, однако такое благородное поведение сослужило коммунистам хорошую службу, поскольку лишило американский народ непосредственной и зримой причины считать народ Хо своим прямым врагом, угрожающим американскому государству.

Также интересно порассуждать о возможном сценарии в том случае, если бы Северный Вьетнам не поддерживал вооруженную борьбу на Юге. Скорее всего, в этом случае сопротивление местного Национального фронта освобождения было бы успешно подавлено, и Южный Вьетнам мог бы пойти по пути других азиатских стран, в которых в период с 1960 по 1990 г. авторитарные военные режимы постепенно уступили место демократии. Без войны южане с присущим их народу трудолюбием и предприимчивостью могли бы привести свою страну к процветанию, в то время как ханойский режим продолжал бы железной рукой ограждать страну от тайфуна экономических и политических изменений, охвативших мир в последние десятилетия XX в., тем самым еще больше дискредитируя марксизм.

Недаром говорят, что успех оправдывает все: сегодня, помимо Пхеньяна, никто не ставит под сомнение легитимность Южной Кореи как государства, поскольку это успешно функционирующая демократия с динамично развивающейся экономикой. Между тем его антагонист Северная Корея представляет собой наглядный образец провала тоталитарного коммунизма. Однако не стоит забывать, что на протяжении нескольких десятилетий после перемирия 1953 г. Южной Кореей правила почти такая же репрессивная военная диктатура, как и ее северным соседом. Но сеульскому режиму посчастливилось сохранить американскую военную и экономическую помощь вместе с достаточной общественной поддержкой, чтобы пережить эти времена и постепенно начать перемены к лучшему. Южный Вьетнам во многих отношениях мало чем отличался от своего южнокорейского собрата, и при аналогичных условиях вполне мог бы сохранить свою независимость и прийти к экономическому процветанию, но мы никогда этого не узнаем.