Книга Другие звезды - Евгений Гуляковский

Отпрыгнул назад, и выиграл несколько мгновений, чтобы перевести дыхание. Я вновь поднял меч одной рукой, по-прежнему не чувствуя его веса, я держал его легко, как перышко, в вытянутой руке, и, наверное, это очень удивило моего противника. Во всяком случае он приближался слишком медленно, слишком осторожно, проигрывая мне такие дорогие мгновения.

С каждой секундой боль отступала все дальше, в глазах прояснялось. И уж совершенно неожиданно для своего врага я бросился во встречную флеш-атаку, легко отвел в сторону его меч и ударил в шею, в то место, где застежки шлема соединялись с панцирем, вложив в этот удар весь вес своего тела.

Шлем с перерубленным подшейником отлетел в сторону, и я узнал лицо поверженного на землю воина. Я запомнил его в тот момент, когда он плюнул в землю, демонстрируя свое презрение ко мне и к предстоящему поединку.

Глава 12

В просторном помещении, отделанном резными панелями, стояла роскошная кровать с балдахином. Пол утопал в коврах, по стенам разместились светильники с никогда не гаснущими лампами.

Дорогая посуда, разнообразная пища, вино и фрукты, немые прислужницы…

Нет ничего хуже полной неизвестности. Илен не знала, где находится, не знала, что ее ждет, и лишь догадывалась — за всю эту, предоставленную в ее распоряжение роскошь придется платить, и платить недешево. Она не могла простить себе собственной глупости! Молодая женщина металась по своей роскошной тюрьме и вспоминала, как нелепо попалась, как бездарно позволила себя провести!

Пять дней ее носило в открытом море после черной бури. Ей не удалось наладить передатчик. Когда она окончательно простилась с надеждой на спасение и в отчаянии сидела на краю скалы, из-за ближайшего обломка вынырнула лодка с четырьмя гребцами. Ей даже в голову не пришло, что на планете могут быть другие люди. Она сразу решила: это Игорь. Она не знала точно, сколько людей прилетело на второй шлюпке, и, забыв обо всем, бросилась к своим «спасителям».

Даже когда не увидела в лодке ни одного знакомого лица, она ничего не поняла, не приняла никаких мер предосторожности. Гребцы молча причалили, а затем в воздухе мелькнула сеть… С ней обращались как с неодушевленным предметом.

Перенесли на борт лодки, напоили каким-то зельем. Проснулась она уже в этой комнате.

Ей иногда удавалось разобрать за стеной гортанную непонятную речь, на которой переговаривались между собой прислужницы. Но, войдя к ней, они умолкали.

Она давно потеряла счет часам, дням, неделям, не знала, когда здесь наступает ночь. В ее комнате не было окон, только лампы, постоянно льющие дымчатый свет.

Ей казалось, больше она не вынесет.

Прислужницы, словно выполняя некий ритуал, склонялись в поклоне, меняли еду и питье на столе, наливали горячую воду в небольшую ванну и молча исчезали.

Когда, заледенев от ярости и тоски, она начинала беспрестанно барабанить в дверь, всегда был один результат: дверь открывалась, входили прислужницы, все повторялось. Лица у этих молодых женщин казались высеченными из камня, ни проявления досады или неудовольствия, ни шепота, ни вздоха — ничего.

Однажды она заставила их сменить пищу двести восемьдесят раз подряд и все эти перемены походили друг на друга как две капли воды. Наконец, сдавшись, она рухнула на постель и пролежала неподвижно, наверное, целые сутки. Время остановилось.

Если бы у нее были часы! Часы казались ей порой самым желанным предметом в мире.

Однажды, когда она лежала, уставившись остановившимся взглядом в противоположную стену, мертвое лицо одной из фресок ожило. Приподнялись веки, и в узких прорезях глазниц сверкнули живые человеческие глаза — за ней наблюдали! Это маленькое открытие показалось ей чрезвычайно важным хотя бы потому, что не укладывалось в доведенный до кретинизма ритуал подачи пищи.

Она ничем не выдала себя, вовремя отведя взгляд, но с этой минуты внимательно следила за всеми барельефами, в изобилии украшавшими стены ее темницы.

Глаза больше не появлялись. Однажды она попробовала, встав на стул, дотянуться до фрески, но ей это не удалось. Когда проснулась, стул исчез, и вместо него появилась скамья, прикрепленная к полу.

Но вот настал день… Без всякого знака с ее стороны двери распахнулись.

Четыре прислужницы внесли и разложили на постели довольно сложный наряд, ничем не похожий на рыжие бесформенные бурнусы, скрывавшие фигуры ее обходительных молчаливых стражей. Знаками ей предложили переодеться и оставили одну. Она безропотно подчинилась с единственной целью — изменить хоть что-нибудь в окружавшем ее чудовищном однообразии. Сердце молодой женщины тревожно билось.

Это переодевание могло означать лишь одно — перемену в ее судьбе. Пытка неизвестностью заканчивалась.

Пустынники выполнили все условия договора. Хенк ничего другого и не ждал, но я все время опасался какого-нибудь подвоха до той самой минуты, пока в прибрежной деревне мы не выменяли, по совету Прора, оставшихся после битвы хрумов на плоскодонное гребное судно.

Якорь подняли на борт, взметнулись весла, и темное пространство моря поглотило нас. На берегу не было никакого движения, никто не пытался нас преследовать.

С каждым взмахом весел мы глубже погружались в ночь. Через час пришлось остановиться и подождать восхода первой луны, чтобы не натолкнуться в полной темноте на один из многочисленных плавучих камней. Все наше судно целиком было выдолблено из такого же легкого, ноздреватого, но достаточно прочного камня. Мы старались держаться ближе к берегу. Его извилистая линия оставалась для нас основным ориентиром.

— Нужно спешить, — прошептал Прор, наклоняясь ко мне. — Мы слишком надолго застряли в этих проклятых песках, и у тебя почти не осталось времени.

— Сколько до халфу?

— Четыре луны. Сам праздник длится двенадцать лун, и в любой из этих дней она может умереть.

Обстоятельства складывались так, словно кто-то специально нанизывал их на невидимую нить, замедлявшую наше продвижение вперед.

То весло сломалось, и пришлось приставать к берегу, чтобы сделать новое.

То кончились запасы питьевой воды, и мы несколько часов потеряли на побережье в ее поисках.

Был лишь один способ ускорить наше движение, один-единственный способ. Я все еще сопротивлялся давлению, толкавшему меня к губительному решению. Но кольцо жило, трепетало на руке и в сознании возникали насмешливые чужие слова: «Давай, давай. Сиди здесь, жди восхода луны. Может быть, в эту минуту женщина, доверившаяся тебе, беспомощно бьется в руках палачей». Затем появлялись картины, яркие цветные картины, ввергавшие меня в оцепенение. Наконец в один из таких моментов я ослабил контроль, и судно, словно само собой, двинулось в темноте, с приподнятыми веслами, огибая невидимые скалы. Вода забурлила за бортом.

Послышались удивленные возгласы гребцов. Я успокоил их и, уже не сопротивляясь, еще больше усилил давление. Впервые кольцу удалось выполнить мое личное желание.