Книга За день до нашей смерти: 208IV - Alex Shkom

и тон его становился всё более спокойным, — что даже если снять с него эту хрень, то ещё долго не будет видеть. И сейчас, пока ты ещё не начал упираться, я предлагаю тебе подумать с его стороны: он сидит в абсолютной тьме, полной боли. Настолько беззвучной и безобразной, что ни один из нас не в силах её представить. Всё, что он чувствует — это боль. Всё, что он получает — это боль. Ему больше никогда не услышать тебя. Он даже не знает, жив ли ты. Не знает, сука, за что с ним происходит всё это, и кто именно это творит — просто существует, застыв в вечной и чистой агонии… Он куда мертвей, чем ты себе это представляешь, заботливый братец.

Уильям из Джонсборо находился прямо у уха Брата Илая, но даже оттуда он мог слышать ту бешеную частоту сердцебиения, видеть бледное, словно смерть, лицо.

— Если ты сейчас промолчишь, то всё пойдёт по-новой. Ты выиграешь день или два своей мелкой и жалкой жизни, прикрываясь собственным младшим братом, пока он будет всё так же мёртв. Я не предлагаю тебе смерть в случае сотрудничества — я предлагаю завершение его мучительного существования. А теперь взгляни на него ещё раз и ответь на вопрос: стоит ли твоя жизнь его смерти?

Но тот молчал. Застыв, словно статуя, он всё не отводил взгляда от той картины, что предстала перед ним, не шевелил даже мышцей, застыв в выражении невыносимого, нестерпимого ужаса. Так шли секунды, показавшиеся вечностью. Шли минуты, ощущающиеся, как целая жизнь. А когда же что-то треснуло в Илае, то он практически не изменился в лице — он закричал.

Пронзительно, словно маленький ребёнок; отчаянно, как будто узрел саму смерть; искренне, потому что уже совсем не имел сил притворятся. Кричал, визжал, молился и божился, пока его голос, истерически сорвавший, не сошёл на нет — всего лишь ещё одну вечность. Да, так точно кричал тот, кому было не плевать на брата, так точно визжал тот, кому было не менее больно, так точно ревел тот, кто осознал глубину своего падения.

Ощутив тишину, Уильям из Джонсборо сел на одно колено прямо перед Братом. Да, теперь он точно был демоном в его глазах, теперь точно смерть была меньшим злом. Он долго-долго молчал, смотря на те слёзы, что лились каплями на пол, вспоминал, что единственное, на что хватило его самого после смерти Ви, Алисы и Вейлона — это только одна слеза. Так, как выл Илай, сам он плакал лишь при смерти отца. Наверное, тогда и кончились все его слёзы, фальшивыми они были или нет, тогда и пропал Уильям Хантер, оставив за собой лишь Стреляного Ли — Уильяма из Джонсборо. Зато его слёзы — слёзы чудовища — точно были самыми ценными.

— Имя? — спросил он и получил ответ.

* * *

Пустота. Он сидел перед радио и, слушая шум нужной ему передачи, ощущал в себе только пустоту. Нет, то всё точно было только сном. Жизнь не могла бы быть так жестока, не могла бы быть так несправедлива. Он сидел и слушал все те слова, что говорил Илай несколько часов назад — все его оправдания тонули в шуме помех, всего его извинения и мольбы о смерти исчезали ровно так же, как и рождались — он слышал лишь одно: «Прежде всего: этот человек мёртв».

«Мы не хотели никого убивать. Вначале, всё было в порядке — мы получили о тебе информацию, все вели себя, как шёлковые. Но потом… Потом она попыталась сбежать. Не я охранял её в ту ночь, и мне незачем врать об этом. Он полагал, что у Библиотекарей есть с тобой какая-то прямая связь… Он так мне сказал, по крайней мере — думал, что как только она убежит, то тут же свяжется с тобой, и мы потеряем весь элемент неожиданности. Он не хотел… Что же до имени… Её звали… Она сказала, что её зовут…».

— Приём. Приё-ё-ём?.. Приём, кто здесь?

— Уильям из Джонсборо, — прошептал он в пустоту эфира. — Алекс, это ты?

— Это я. Где ты? Откуда ты вообще?.. Ты знаешь, что у нас здесь?..

— Скажи, Алекс… — голос срывался, так что приходилось делать длинные паузы. — Кого они взяли?

— Они… Ты же уже знаешь, Уильям. Брось — я слышу по тебе, что ты…

— Просто скажи это!

— Уильям… — в какой момент в эфире повисла тишина. — Дану. Они взяли нашу Дану. Мы ищем, Уильям. Не перестаём уже несколько недель — где бы они её ни спрятали, кому бы ни отдали…

Писк. Он слышал лишь тихий, нарастающий где-то за стенами писк, что пробивался через его всхлипы. Вездесущий, он перекрывал его дыхание, перекрывал чужие слова, перекрывал шум ветра снаружи — было слышно только биение сердца. Нет, всего того точно не могло быть.

«Она сказала, что её зовут Дана Кофуку. Средний рост, худощавая, белая, светлые волосы и голубые, даже больше синие глаза. Совсем ещё девчонка… Я понятия не имею, почему она попыталась сбежать. Понятия не имею, зачем. Всё было под грёбаным контролем — мы собирались оставить её у Филадельфии в небольших лагерях Эволюции, как она… Ёбаная шутка… Это всё просир… Если бы он просто не угрожал ей, что убьет!.. Да никто и не хотел её убивать! Он стрелял в колено, а когда она упала с этой чёртовой лестницы!.. Пожалуйста, убей быстро. Пообещай быструю сметь. Пожалуйста!..».

Он отказывался верить во что-либо, произошедшее с ним за последние четыре дня, но в то, что услышал в тот момент — особенно. Словно всю его боль, всю его горечь и злость перекрыла одна сплошная пустота, образовавшаяся за жалкий миг. Как взрыв, поглотивший собою всё, как чёрная дыра, оставшаяся после смерти звезды, одно её имя, произнесённое устами убийц, забрало с собою всё, поглотило в прочь в темноту. И лишь одна мысль пыталась заполнить всё прочее: «Этого точно не может быть».

Уильям Хантер стиснул зубы, тихо то ли всхлипывая, то ли смеясь себе под нос. Многое пыталось сломить его за жизнь, многие пытались сломать — получилось только у той, кого он любил больше всех. Получилось благодаря двум людям, и оба они были у него в плену, обоих он обещал пытать за громкие слова — ещё никогда в его судьбе не было столь жестоких, столь странно справедливых совпадений,