Книга MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

– Где все бомжи? – спросил я, пока мы шли по Юниверсити-плейс.

– Может быть, в парке Вашингтон-сквер? – предположила Джанет.

– Не уверен, что там безопасно.

– Ну, посмотреть-то можно.

Парк Вашингтон-сквер просто сочился угрозой. Мы видели там несколько человек, но это были наркодилеры, а не бомжи. Дилеры, скорее всего, вряд ли обрадуются, если какие-то белые ребята из Коннектикута двадцати четырех лет от роду станут совать им сандвичи с арахисовым маслом и желе в бумажных пакетах. Особенно учитывая то, что большинство наркодилеров зарабатывают куда больше, чем большинство двадцатичетырехлетних белых ребят из Коннектикута. Мы прошли к востоку и сели на мокрую каменную скамейку возле высоких зданий Нью-Йоркского университета в Мерсере. Мы так и не раздали ни одного сандвича, а на каменной скамейке было еще и очень холодно.

В двадцать четыре года должна быть сильная страсть и секс по десять раз в день.

Мы с Джанет встречались с перерывами два года. Познакомились мы несколько лет назад в группе по изучению Библии в Коннектикуте и с тех пор пытались быть добрыми христианами, которые встречаются. Наши отношения были дружескими, но не страстными. Мы никогда не бегали по улицам с криками: «Я влюблен!» Никогда не тосковали друг по другу. У нас были спокойные, в основном целомудренные отношения. А где-то в глубине души я понимал, что в двадцать четыре года отношения не должны быть спокойными и целомудренными. В двадцать четыре года должна быть сильная страсть и секс по десять раз в день. Нам было по двадцать четыре, но мы занимались сексом раз в месяц и после этого молились Богу о прощении.

– Я хочу, чтобы мы расстались, – сказал я. Она уставилась на землю, ссутулив плечи под мокрым красным пальто.

Сидя на холодной мокрой скамейке, я наконец признался себе в том, о чем долго боялся думать: отношениям нужно положить конец. Я немного помолчал, надеясь, что, может быть, сейчас чудесным образом вмешается Бог и устроит конец света, чтобы мне не пришлось заводить разговор о расставании, но нет. Я нарушил печальное молчание.

– Джанет, мне надо кое-что сказать.

– Ой, – ответила она дрожащим голосом. – Что же?

– Я очень не хочу так говорить, но у нас ничего не получается.

– Кормить бездомных?

– Да, это тоже не получается. Но я говорю о наших отношениях. По-моему, они никуда не ведут.

– Что ты имеешь в виду? – Джанет повернулась ко мне, у нее в глазах стояли слезы.

Я замолчал. Джанет была такой доброй, и она любила меня, но я хотел остаться один.

– Я хочу, чтобы мы расстались, – сказал я.

Она уставилась на землю, ссутулив плечи под мокрым красным пальто.

– Прости, – добавил я.

Она просто сидела на скамейке и тихо плакала. Я огляделся. Нью-Йорк был пуст. Холодный туман превратился в довольно сильный прохладный дождь. Моя шляпа была мокрой, а перчатки насквозь промокли.

– Прости, – снова сказал я, – но мне кажется, что именно этого я хочу.

– Тебе кажется? – с неожиданным ядом произнесла она. – Ты говоришь мне, что хочешь со мной расстаться, потому что тебе кажется, что ты этого хочешь?

Я сглотнул.

– Нет. Я знаю, что хочу этого.

Она громко заплакала, по-прежнему смотря на землю.

– Блин, – сказал я. – Блин.

Она перестала плакать и посмотрела на меня, судя по всему, обнаружив в себе какие-то внутренние резервы силы.

– Ну, ты знаешь, чего хочешь, – сказала она, – так что, пожалуй, нам надо идти.

Она встала и отряхнула капли с пальто.

– Хочешь расстаться – мы расстаемся, – бесстрастно сказала она. Я взял мокрый пакет с сандвичами и печеньем.

– Проводить тебя до метро? – спросил я.

– Да, Моби, проводи меня до гребаного метро, – сказала она. Мы пошли на восток, не говоря ни слова. Ни одного бездомного мы так и не встретили. Пакет с сандвичами и печеньем был мокрым и тяжелым.

– Хочешь забрать их? – спросил я.

– Нет, – сказала она и взяла у меня пакет. – Да ну все на хрен, – сказала она и вышвырнула его в переполненный мусорный бак возле «Макдоналдса».

Я оскорбленно уставился на нее.

– Я мог бы кого-нибудь этим накормить, – сказал я.

– Тут некого кормить, Моби, – ответила она. – К тому же все уже промокло.

Мы стояли у входа на станцию линии N на углу Бродвея и Сент-Маркс-плейс. Дождь все усиливался.

– Думаешь, пойдет снег? – с надеждой спросил я. Джанет лишь окинула меня раздраженным взглядом.

– Ну? – спросила она.

– Я не знаю, что делать, Джанет, – сказал я.

– Мы расстались, Моби. Тебе не надо ничего делать.

Она отвернулась и пошла вниз по лестнице метро, ее мокрое красное пальто блестело в резком белом свете флуоресцентных ламп.

Я был свободен. Печальный, мокрый и свободный. Я не знал, как встречаться, не знал никого, кто согласился бы встречаться со мной, но я был свободен.

Я повернулся и пошел вниз по улице, прислушиваясь к звукам мокрых шин такси на Бродвее. Мое лицо замерзло от холодного дождя, а шляпа пахла мокрой псиной. Я сделал это – расстался с Джанет. Но почему мне больно? И почему вообще быть одному лучше, чем быть с кем-то, кто тебя любит?

Я пошел на юг, мимо закрытых магазинов электроприборов и обуви. На углу Бродвея и Блекер-стрит стоял какой-то бездомный и курил сигарету.

– Слушай, помоги, а? Мелочи не найдется? – спросил он.

– Вот тебе, – ответил я и отдал ему все четвертаки, которые мы взяли с собой.

– Эй, спасибо, мужик! – сказал он.

– Благослови тебя Бог, – ответил я.

– Я пойду куплю что-нибудь в KFC, спасибо! – воскликнул он и торопливо пошел куда-то под дождем.

Я прошел мимо станции 6-й линии на углу Лафайет-стрит и Блекер-стрит. Фонари над входом были разбиты, и эта конструкция очень напоминала приоткрытый от усталости стальной рот. Я повернул направо на Мотт-стрит и дошел до дома. Прежде чем вставить ключ в замок, я посмотрел налево и направо: всегда нужно осматриваться в обе стороны, потому что, пока ты открываешь свою дверь, на тебя из тени может кто-нибудь наброситься, затолкнуть в дом, после чего пырнуть ножом или ограбить. Но сейчас было десять вечера, воскресенье, и шел сильный дождь, так что на улице никого не было.

Старая китайская семейная пара в соседней квартире готовила что-то, что пахло как собачья еда вперемешку с алюминиевой фольгой. А через дверь доносились их приглушенные голоса – они о чем-то спорили. Может быть, им стоило расстаться лет пятьдесят назад, чтобы в семьдесят лет не спорить друг с другом в маленькой квартирке?