Книга Эйфория - Лили Кинг

Вернулась Малун с соком. Лицо ее заливал пот. Влажность в доме превосходила привычную тропическую сырость. Передавая Малун подарки из своей корзинки, Нелл присмотрелась к ней внимательнее. Зрачки расширены, струйки пота стекают по животу. На лице странное, загадочное выражение, и она словно с трудом пытается сосредоточиться. Нелл искала следы бетеля, лаймового порошка, горчичных зерен – мощная комбинация, которую, как ей известно, использовали мумбаньо для наркотического эффекта, – но ничего не заметила. Либо здесь в ходу другие наркотики. Но они точно были под кайфом, без сомнений. Кое-кто не мог сдержать глупой усмешки, непроизвольно расползавшейся по лицу, как у ее братца, однажды приложившегося к отцовскому джину. Она чувствовала, как капли пота выступают на ее лице и бедрах. Она боролась с болезнями и травмами; она работала с людьми, которые только и делали, что лгали ей, издевались и смеялись над ее вопросами, которые игнорировали ее, дразнили. И все это, до последней мелочи, часть ее работы, но вот это тайное сборище потных женщин задело в ней некую чувствительную точку. Она подхватила свою корзинку и ушла. Пока она спускалась по лестнице, стояла тишина, но стоило ей отойти на пять шагов, как дом взорвался смехом.

11

Семь недель. Я выждал семь полных недель, но потом терпение кончилось. Еще до рассвета я прыгнул в каноэ и дал полный газ, лавируя между черными тучами москитов и крокодилами, дрейфующими, как стволы поваленных деревьев. Небо засветилось светло-зеленым, цветом огуречной мякоти. Солнце взошло, стремительное и сразу яркое. Почти мгновенно навалился зной. К жаре я привык, но в то утро, даже несясь в каноэ, я был ею раздавлен. На полпути к цели в глазах замелькали искры, потом потемнело, и мне пришлось срочно притормозить.

Судя по тому, как меня приветствовали, с там у них все получилось. Посередине озера женщины громко здоровались со мной из своих каноэ, кричали так громко, что я слышал даже сквозь рев мотора; на берег выскочили дети и несколько мужчин и плавно, как принято у там, махали мне руками. Разительные отличия по сравнению со сдержанным приемом семь недель назад. Я заглушил мотор, мужчины помогли вытащить каноэ на берег, и не успел я и пары слов сказать, как двое юношей – в кудрявые волосы вплетено нечто, напоминающее красные ягоды, – повели меня по тропе, мимо дома духов с огромной резной маской над входом: тупой злобный парень, нос проткнут тремя толстыми косточками, в широко раскрытой пасти полно острых зубов, а вместо языка змеиная голова. Гораздо более искусная работа, чем примитивные изображения у киона, линии тоньше, краски – красная, черная, зеленая и белая – гораздо более яркие и блестящие, словно еще не высохли. Мы миновали несколько таких церемониальных домов, из каждого моих провожатых окликали, и они что-то кричали в ответ. Они вели меня в одну сторону, а потом, будто бы я не заметил, развернули и повели еще раз той же самой дорогой мимо тех же самых домов, и опять открылся вид на озеро. Едва я подумал, что они замыслили весь день водить меня по деревне, как парни завернули за угол и остановились перед большим домом, недавно выстроенным, с небольшой галереей спереди и сине-белыми занавесками, закрывавшими окна и дверной проем. Я расхохотался при виде этой английской чайной лавки в пампасах. У подножия лестницы рылись свиньи.

Снизу было слышно, как поскрипывают новые половицы. Ткань занавесок приподнималась и опадала, внутри происходило какое-то движение.

– Мир этому дому! – Я слышал такое однажды, в американском фильме про Дикий Запад.

Подождал, но никто не вышел на порог, поэтому я взобрался наверх, остановился на узкой галерее и постучал по одной из балок. Звук потонул в гуле голосов, доносившихся изнутри, – негромком, почти шепоте, но назойливом, как жужжание кружащего аэроплана. Я слегка отодвинул занавеску. И сначала меня едва не сбило с ног волной жара, потом запахом. В первой комнате устроились десятка три там – на полу или неловко примостившись на стульях, группками и поодиночке, перед каждым картинка. Много детей и подростков, но были и мужчины, и несколько женщин с детьми, и пожилые женщины. Люди перемещались по комнате целеустремленно и деловито, как в банке или редакции газеты, хотя в характерной манере там, откинувшись назад и словно скользя по полу босыми ногами. Периодически приходилось поворачивать голову к выходу, глотнуть чуть более прохладного и не такого зловонного, пропитанного человеческими испарениями воздуха; так пловец поворачивает голову, делая вдох. Запах человека – в отсутствие мыла, ванны, стирки, в отсутствие врача, который удаляет гнилые зубы и заживляет язвы, – резкий и едкий даже на улице, во время церемоний, но в помещении, где задернуты занавески, да вдобавок курится очаг, чтобы отгонять насекомых, от этого запаха можно запросто задохнуться. Постепенно я рассмотрел – засовывая голову внутрь и временами оборачиваясь подышать – их прибывшее имущество. Я-то считал две сотни носильщиков, поднимавшихся к анапа, некоторым преувеличением, но теперь понял, что это чистая правда.

Они привезли с собой книжные полки, и голландский комод, и маленький диван. Не меньше тысячи книжных томов выстроились на полках и грудами высились на полу. На журнальных столиках стояли керосиновые лампы. В большой комнате – два письменных стола. Повсюду коробки с бумагой и копиркой. Фотографическое оборудование. Куклы, кубики, игрушечная железная дорога и паровозики, деревянный хлев с животными, формовочная глина и все, что нужно для рисования. И громадные сундуки, пока еще не распакованные. В комнате поменьше я разглядел матрас, настоящий матрас, хотя поблизости никаких признаков пружинной сетки или каркаса кровати; одинокий матрас на полу выглядел неуместно и надменно. Я не мог взять в толк, почему там не хватают руками все эти вещи, не щелкают клавишами пишущей машинки, не вырывают страницы из книг, как всегда поступали те немногие детишки киона, которым открыт доступ в мой дом. Нелл и Фен установили порядок – и доверие, – о котором я и мечтать не смел.

Едва я подумал, что хватит уже шпионить и надо бы пойти в деревню поискать их, как малыш, сидевший в углу, шевельнулся, и я увидел ее. Она сидела скрестив ноги, на коленях у нее устроилась девчушка, а другая гладила ее волосы. Нелл показывала карточку женщине, сидящей перед ней. Женщина, сын которой истово пытался высосать хоть что-нибудь из груди, на вид абсолютно пустой, что-то сказала, и обе рассмеялись. Нелл черкнула в блокноте несколько слов и продемонстрировала следующую карточку. У там была забавная манера выдвигать вперед подбородок, и Нелл усвоила эту манеру. Они с женщиной закончили перебирать стопку карточек, и место информанта занял мужчина. Когда Нелл встала взять что-то со стола, я увидел, что она переняла их скользящую походку.

Первым меня заметил тот самый малыш, что прежде открыл мне обзор. Он вскрикнул, и Нелл подняла голову.

Жестом успокоив своих гостей, она подошла к двери.

– Это вы, – сказала она, словно и не рассчитывала встретиться вновь. Я надеялся на чуть более теплый прием. На ней были очки Мартина.

– Вы работаете.

– Я всегда работаю.