Книга Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

И весь лес зашумел, уговаривая кукушку…

– Ку-ку, ку-да деться от долгов? Беда, беда, я много могу и много должна. Я выкликаю года и продлеваю жизнь деревьям, птицам, зверям, – кукушка заплакала, и трое судий виновато спрятали головы под крыло. – Ку-ку… сердце рву, отдаю дитя в чужой дом. Больно, ох больно… кукую, благодать зову для тех, кто растит мое дитя. Их желание исполняется. Одно, заветное. Разве не так?

– Так-так так! – прострекотал дятел.

– Ум-но, вер-но, у-гу, – зашумели совы.

Кукушка расправила крылья и гордо вскинула голову.

– Почему вы не просили для своих детей, о птицы? Почему не сказали: желаю всей душой вырастить и приемыша, и родного? – Кукушка гневно встопорщила хвост. – Ты, ворон, пожелал стать белее снега. Ты, глухарь, пожелал себе безупречный слух, чтобы собирать сплетни скорее и точнее глазастой сороки! Ты, пересмешник, обрёл голос краше соловьиного… Никто из вас не просил для детей! Но вы судите меня так, будто я убила ваших птенцов? А сами-то!

– Са-ми! Са-ми! – запищала возмущенная пищуха. – Суд им! Суд им!

Кукушка нахохлилась, задумалась… и все молча ждали ее решения.

– Бесполезна моя щедрость. Заветное желание – слишком богатый дар. Кто ищет в нем выгоду, сам не лучше черной гусеницы. Кто не ценит семью… тот высохнет. Гнездо не сбережет! Потеряет все и тогда поймет, что было в жизни главным. Но ничего не сможет отменить…

Сказала – и улетела. В тот же миг ворон почернел. Глухарь – оглох. Пересмешник сделался обречен повторять чужие песни, не имея своей, даже простенькой.

А кукушка все так же борется с черными гусеницами. И плачет, не в силах принять свой удел. Год за годом, снова и снова… лето греется, птицы по гнездам сидят – а она безутешна. Пестрая птица, лесу первая защитница… Она исполняет желания – и она же проклинает, если желания ложные.

Глава 2. Кукушонок

Внутреннее распоряжение по столичному тайному сыску. Клим Ершов, советник

«Если еще хоть одна тупая сыскная рожа поучаствует в травле выползков, за тупость и будет уволена с волчьим билетом! У нас сыск, господа, здесь требуются трезвые люди с холодной головою, а не кровожадные недоноски. Список недоносков этой весны прилагаю. Все – вон, побирайтесь при храме, коль вам он так мил.

По делу. От групп с третьей по пятую жду полного отчёта по выползкам. Сколько случаев близ столицы, сколько живых поймано и куда после они переданы. Ведь ни один не очутился в жандармерии или тайной полиции! Это угроза, господа. Всякий тайный интерес – угроза, если я, даже я, не ведаю его выгодоприобретателей.

Укажу для ясности. Есть основания думать, что дом Дюбо в деле. Отчет единственного сыскаря с головою доступен для изучения всем с пятым допуском и выше. Ему награда и честь, вам – повод задуматься. Пока же приказываю проверить имения Дюбо и связи их партнеров. Тайно, тихо, впрок.

Особая группа. Ко мне на стол все сведения по выползкам. Систематизировать. Не убирать странное и сомнительное, если оно повторяется. Обдумать награду за живого беся, если его сдадут в жандармерию или сыск.

Наблюдение! Вам как обычно по весне: всех, кто прямо замешан в убийстве выползков, под надзор. Один раз кровь пустили и не наказаны – повторят.

А будут к вам вопросы у служителей храма, посылайте всех ко мне. Далее я сам укажу им дорогу».

Арестантский вагон – место, внушающее веру в мировую устойчивость. На таежных болотах, посреди пыльной степи, близ столицы – всюду такой крысятник имеет одинаково затхлый запах, наполненный колючей настороженностью.

За спиной Якова – в последние годы он использовал именно это имя, мысленно называя себя – лязгнул засов. Привычное к полумраку местное население оживилось. «Крысы» зашуршали по углам, сухо и остро блеснули взглядами, многозначительно кашлянули. Кто-то расторопный подсунул ногу, чтоб чужак споткнулся. Для крысятника такая проверка и забава, и правило: помогает узнать сразу, какой тварюшкой предстоит пообедать… если тот, кого подсадили – пища, а не едок.

Далеко, в голове поезда, раздраженно закричал паровоз. Можно подумать, выругался: не было в его расписании стоянки на Луговой, но пришлось задержаться. Скрипнул металл сцепок, вагоны, как заправские арестанты, дернулись, влекомые подневольно… Первичное движение прокатилось нестройной дрожью.

Обитатели арестантской клетки, которые стояли в этот момент, предпочли сесть, а сидевшие облокотились об пол или стенку. Все отвлеклись, пусть самую малость… Яков перешагнул преграду босой ноги, скользнул вплотную мимо многих локтей, коленей, боков… и без помех проследовал к здешнему главному человеку. Его видно сразу, если уметь смотреть. Вон он, просторно устроился у стены – пожилой, худощавый, то ли дремлет, то ли бережет гноящиеся глаза, которым неприятен свет, недавно так ярко блеснувший в приоткрытой двери.

– Поклон от дальней Гими, – дойдя до выбранного места, новый в вагоне человек поклонился не особенно низко, но и не мелко, чтобы старший оценил уважение.

– Именно что дальней, – старший оказался незаносчивым, глянул искоса, а заговорил прямо, не делая вид, что общается с кем-то из сидящих рядом, игнорируя чужака. – А положим, откуда сказался, оттуда и явился. Так чего ж руки заняты?

Вопрос по существу: кто бьет поклон от Гими, должен разбираться с замками. С любыми, в общем-то, тем более – простенькими, какие ставят на оковы с длинной цепью, а не на номерные, где цепь в два звена и шипы по внутреннему ободу на винтах, чтобы зажимать запястья плотно, до крови…

Замок пришлось вскрыть, хотя всякий навык лучше прятать, пока возможно.

– Вроде не подмастерье, – старший отметил скорость работы. – Что ж сунулся под Мергеля? Не вызнал, каков он? Сюда присядь. Обскажи, что да как.

Поезд споро стучал походный ритм, вагон покачивался. Якову мельком подумалось: по какой же внезапной доброте Мергель расстарался, срочно впихнул ненавистного «хорька» в состав, следующий без остановок до главного вокзала? Исключил многие неприятности: в вагоне подготовиться и ждать не могли… Но после слов «Что да как?» спина ощутила незащищенность. Старший желал вызнать о новом человеке, а то и проверить его. Странно. Вагон пересыльный, люди сплошь случайные, их сгребли из разных мест, по разным причинам. Время задержки в Луговой – минута. Заранее никто бы не оповестил о своем интересе. Да и не было его, интереса! Еще вчера определенно не было… Однако сегодня все иначе. Конвоиры передали указание в клетку. Кто-то составил записку, дал денег… «Что-то я упустил», – мелькнуло в сознании.

– Звать можно Яковом, – давно выбранное имя отчего-то разозлило. – А прочее… уж извиняйте. Попал сюда безвинно, по злобе людской. Не о чем рассказывать.