Книга Семья Рэдли - Мэтт Хейг

— Ясно. Как правило, амоксициллин дает очень слабые побочные эффекты.

Мистер Бэмбер вздыхает с присвистом.

— Мне стало трудно контролировать себя. Очень неудобно получается. Уж как приспичит, так приспичит. Прямо как в «Разрушителях плотин».

Старик раздувает щеки и изображает звук взрывающейся плотины.

Питеру эта подробность представляется излишней. Он закрывает глаза и потирает виски, чтобы успокоить головную боль, которая на несколько часов исчезла, но теперь наползает обратно.

— Ну хорошо, — выдавливает он. — Я выпишу другой рецепт и назначу дозировку поменьше. А там посмотрим.

Неразборчивым почерком Питер выписывает рецепт, отдает его старику и не успевает оглянуться, как в кабинете уже оказывается кто-то другой. А за ним кто-то еще.

Смущенная библиотекарша с молочницей.

Мужчина с неудержимым кашлем.

Женщина с простудой.

Старик в куртке для крикета, у которого больше не стоит.

Ипохондрик с многочисленными родинками, который начитался статей в интернете и уверился, что у него рак кожи.

Бывшая начальница почтового отделения, демонстрирующая ему свой неприятный запах изо рта. («Нет, Маргарет, он почти не заметен, честное слово».)

В половине третьего Питеру уже хочется домой. В конце концов, сегодня суббота.

Суббота!

Суб-бо-та.

Когда-то эти три слога приводили в радостное возбуждение. Питер смотрит на громадную красную каплю крови на плакате и вспоминает, чем для него являлась суббота раньше, много лет назад, когда они с Уиллом ходили в «Клуб Стокера» на Дин-стрит в Сохо, куда пускали только заядлых кровопийц, а потом, например, на Лестер-сквер, выбирать лакомый кусочек среди торгующих собой женщин. А иногда, напившись вампирской крови, они просто поднимались над городом и летали, повторяя змеиные изгибы Темзы, а потом мчались куда-нибудь подальше на безумный кровавый уикенд.

Валенсия. Рим. Киев.

Порой братья даже распевали в полете дурацкую песенку, написанную ими в юности, когда у них была своя группа — «Гемо-Гоблины». Хотя сейчас он ее вспомнить уже не может. По крайней мере, полностью.

Но это был бездумный, аморальный образ жизни. Питер радовался тому, что, встретив Хелен, несколько утихомирился. Тогда он, разумеется, и представить себе не мог, что совсем откажется от крови, как от свежей, так и от бутылочной. Это случилось, только когда Хелен забеременела и вынудила его определиться с приоритетами. Нет, такого Питер не предвидел. Не предвидел того, что в дальнейшем его будут сопровождать постоянные головные боли и монотонная рутина, что ему суждено целыми днями сидеть на сломанном вращающемся кресле и ждать, когда откроется дверь и в кабинете появится очередной ипохондрик.

— Войдите, — устало говорит он, услышав осторожный стук в дверь.

Ему лень даже поднять голову. Вместо этого он сидит и рисует кровавые капли на бланках рецептов, пока не улавливает смутно знакомый запах. Он на секунду закрывает глаза, чтобы насладиться ароматом, а когда снова открывает их, видит пышущую здоровьем Лорну в обтягивающих джинсах и изящном вязаном джемпере.

Будь он обычным мужчиной с нормальными потребностями, воспринимал бы Лорну объективно — как умеренно привлекательную тридцатидевятилетнюю женщину с хищным блеском в чересчур ярко накрашенных глазах. Но для него она все равно что сошла с обложки глянцевого журнала. Питер встает и целует ее в щеку, словно она пришла в гости на ужин.

— Лорна, привет! От тебя приятно пахнет.

— Правда?

— Да, — отвечает он, стараясь сосредоточиться исключительно на ее духах. — Как на лугу. Ну ладно, как дела?

— Я же обещала, что приду на прием.

— Да. Верно. Присаживайся.

Она опускается на стул грациозно, как кошка. Как изящная бурманская кошка, которая почему-то от него не шарахается.

— Клара в порядке? — искренне интересуется она.

— Ах да, Клара, она… Ну, ты понимаешь. Молодость, эксперименты… Подростки — трудный народ.

Она кивает, подумав о Тоби:

— Точно.

— Так что там у тебя за проблема?

Питер отчасти надеется, что у нее какое-нибудь отталкивающее заболевание. Что-то такое, что разрядит напряжение между ними. Геморрой там, или синдром раздраженного кишечника, в этом духе. Но ее жалобы так женственны и старомодны, что лишь добавляют ей очарования. Лорна сообщает, что иногда чувствует слабость и у нее темнеет в глазах, когда она слишком быстро встает. На секунду у Питера даже мелькает самонадеянное подозрение, что она все сочиняет.

Но он старается вести себя как профессионал.

Он надевает рукав тонометра ей на руку и накачивает насос. Лорна улыбается уверенно и кокетливо, а Питер силится побороть в себе желание, рождающееся при виде ее вен.

Этих прекрасных голубых ручейков, бегущих под ее персиковой кожей.

Нехорошо это.

Ему трудно сдерживаться.

Питер снова «поплыл». Он закрывает глаза и представляет, как наклоняется к сгибу ее локтя. Лорна хихикает.

— Что ты делаешь? — спрашивает она.

— Мне нужна твоя кровь.

— На анализ?

Она видит его клыки и заходится криком. Он впивается зубами в ее руку, и под давлением кровь брызжет во все стороны, заливая лицо Питера, Лорну, экран компьютера, постеры.

— Ты в порядке?

Голос Лорны прерывает его фантазии.

Питер моргает, отгоняя галлюцинацию, — ни на нем, ни вокруг никакой крови нет.

— Да. В полном.

Он измеряет давление, снимает манжету, напускает на себя строгий вид.

— Все в норме, — говорит он, изо всех сил стараясь не смотреть на нее и дышать через рот. — Ничего серьезного, я уверен. Возможно, просто небольшая нехватка железа в организме. Но лучше перестраховаться, так что запишу тебя на анализ крови.

Лорна морщится:

— Ой, я уколов боюсь, как девчонка.

Питер откашливается.

— Подойди к Элейн в приемной.

Лорна уже дошла до двери, но вдруг оборачивается. Явно хочет что-то сказать. Взволнованное и озорное выражение ее лица вызывает у Питера умиление и страх одновременно.

— Тут неподалеку проводятся джазовые вечера, — наконец сообщает она. Голос гладок и манит, как неподвижная поверхность озера. — В «Лисе и короне», рядом с Фарли. Живая музыка. Кажется, по понедельникам. Я подумала, что можно сходить. Марк по понедельникам ездит в Лондон и возвращается поздно. Так вот, и я подумала, что мы могли бы сходить с тобой.

Питер колеблется, вспоминая, как вчера она прижималась к его ноге. Вспоминает и вкус выпитой позже крови, которая затопила ощущение вины. И боль оттого, что жена все эти годы не реагировала на его признания в любви. Собрав все свои силы, он мягко качает головой: