Книга Неспящие - Аннелиз Вербеке

Больше в эту первую ночь ничего примечательного, можно сказать, не произошло. Хрустальная люстра начинала тихонько раскачиваться из стороны в сторону, если я очень долго на нее смотрел. В четверть пятого на мой письменный стол села крупная ночная бабочка. Этот мотылек, похоже, упорно не желал лететь на свет, в отличие от своих собратьев, которые разбиваются насмерть об уличные фонари или сгорают в пламени свечи. Данный мотылек косил под смятую бежевую бумажку. Я прикрыл его ладонью и, взяв двумя пальцами, собирался выбросить в мусорное ведро. В этот момент он сильно затрепетал, давая понять, что он живой. Я посадил его на свою левую ладонь и стал ждать, когда он улетит. Бабочка не шевелилась, позволяя себя разглядывать. Меня весьма удивили ее размеры и странные крылья, похожие на зазубренные очистки карандаша с красной обводкой грифеля. Я поднес насекомое ближе к глазам и не мог отделаться от ощущения, что оно на меня смотрит. Я улыбнулся мотыльку и почувствовал себя полнейшим идиотом. Если появление ночного мотылька подарило мне иллюзию встречи с другом, это могло свидетельствовать лишь о том, что мое одиночество стало непомерным. Я снова посадил его на письменный стол и уставился на экраны.

В полшестого незаконная парочка стала прощаться у двери своего номера. Это было трудное прощание, и они потратили на это немало времени. Он гладил ее по руке. Она немного всплакнула, потом повернулась и пошла прочь. Но перед самым выходом из гостиницы она едва заметно мне кивнула. Подбородок у нее дрожал.

Ночной мотылек сидел все на том же месте. Может быть, он сдох? Я слегка подпихнул его шариковой ручкой. Он недовольно захлопал крыльями. Я облегченно вздохнул и угостил его крошками от печенья. Печенье ему не понравилось.

— Ну и привереда! — улыбнулся я.

В пустом холле гостиницы мой голос прозвучал гулко и странно.

Все-таки зря я заговорил с этим мотыльком! После того как по милости кашалота я оказался в психушке, куда разумнее было бы держать свою любовь к животным в узде.

* * *

Софи вернулась к своему мужу. Считалось, что решающую роль в этом сыграло будущее детей. Но вероятней всего, главной причиной была я. «Я не хочу стать такой же», — наверное, думала она. И она была права — хуже уже ничего не бывает. Но я скучала по ее руке. Смотрела по ящику «телепузиков». Мне никто не звонил. Впрочем, так было даже лучше.

Ночи опять стали тянуться бесконечно. Глядя в потолок, я обещала навещать Ольгу по крайней мере два раза в неделю.

— Она спит, — сказала женщина, занявшая мою койку, — и здесь снова воняет.

Я метнула взгляд в ее сторону и села на Ольгину кровать. Что правда, то правда — воняло здесь изрядно. Ольга дышала спокойно. Она сильно исхудала. Я стала гладить фиолетовые жилки на ее висках. Она крепко обхватила мою руку и оттолкнула ее. Стала возмущенно искать звонок, чтобы вызвать медсестру.

— Эй, Ольга, это я, Майя! — сказала я.

Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

— Я Магда, — чуть громче повторила я.

Медсестра вошла в палату. Легким кивком мы дали друг другу понять, что узнали друг друга. Она словно между прочим спросила, как моя нога, на что я ответила: «Отлично». Медсестра задернула полог Ольгиной кровати и деловито привела в порядок больную и ее постель. Меня раздражало, что она разговаривает с ней, как с ребенком. И еще больше — как Ольга на это реагирует. Они говорили обо мне.

— Твоя подруга пришла, Олечка.

— Ерунда.

— Пришла, не спорь, она тут лежала с тобой на соседней кровати. Вот пришла тебя навестить.

— Чушь. Она пришла ради твоих жирных сисек.

— Да ладно, перестань, будь умницей.

Я сжала кулаки с такой силой, что ногти впились мне в ладони. Я холодно посмотрела на женщину, лежавшую на моей койке. Она смотрела на Ольгу с ненатуральным сочувствием.

— Опухоль, ничего не поделаешь, — сказала она и показала на свою голову.

Я твердо решила ей не верить. Медсестра отдернула занавеску со словами: «Ну вот мы и снова чистенькие». Она как-то странно причесала Ольгу. Я опять пересела на Ольгину кровать, и мне даже показалось, что в ее заинтересованных глазах мелькнуло узнавание.

Она достала из ящика пакетик сластей и стала сосредоточенно раскладывать их в длинный ряд. Сунула в рот первую красную жевательную конфету и сказала, что теперь моя очередь. Мы с ней по очереди брали конфеты, пока не дошли до самой последней. Набив рты, мы улыбались друг другу. После того как мы все их доели и счистили с зубов налипшие кусочки, Ольга больно ущипнула меня за щеку.

— Ну вот и всё, — дружески сказала она.

Затем повернулась на бок и заснула.

Расстроенная, я вышла из палаты в коридор и села в лифт. На лужайке перед больницей из моего желудка выкатился наружу твердый, шершавый шар глюкозы. Мне было больно.

Себя-то я нашла и до отвращения находила вновь и вновь, поэтому с каждым днем испытывала все большую потребность найти Бенуа. Для начала я продала свое имущество: мебель, книги, одежду. Доставала кипы своих залежавшихся воспоминаний, упакованные в пластиковые пакеты и картонные коробки, и выставляла их за дверь на улицу. Дневники, которые я когда-то зачем-то вела, письма с признаниями в любви от молодых людей, которые теперь носили своих дочек на плечах, мои первые молочные зубы, талисманы усопших. Когда мы что-то в жизни отпускаем, это создает иллюзию будущего, в основе которой лежит стремление взлететь. В результате наше прошлое в самый неподходящий момент падает с неба нам на голову. Ничто бесследно не проходит. Впрочем, необходимость генеральной уборки от этого не меньше. Мы выбрасываем вещи, и от этого высвобождается пространство, пусть даже воображаемое.

Новые жильцы сыскались без труда. Хорошие люди — видно с первого взгляда. Мои стены облегченно вздохнули, когда я наконец покинула их с одной-единственной сумкой через плечо. Взяла в спутники только свое тело, которое за несколько секунд до того осознало, что теперь оно мое единственное утешение. Наши тела обожают, когда на них возлагают такого рода ответственность. Со слабой плотью ничто не сравнится. Тела не лгут, они знают, что такое мороз по коже, твердые соски, волосы дыбом на затылке и дрожащие пальцы. Они делаются влажными или сухими, а то вдруг размякают. Они хотят, чтобы их кусали, брали, имели. Завоевывали, наполняли. Мое тело подсказало мне, что пора немного передохнуть, что, пока я буду вести поиски, оно примет на себя бразды правления и постарается все мне компенсировать. Иными словами: отступив всего на шаг от моего прежнего «я», я невероятно возбудилась.

Теперь ночь и в самом деле стала моей. Это совсем несложно — подцепить кого-нибудь на ночь. Даже просить и умолять не надо — достаточно улыбаться и вкусно пахнуть. Чем больше мужчина нервничает, тем ты сама спокойнее. Подливаешь собеседнику вина, терпеливо слушаешь о его проблемах, реагируешь неопределенными, обтекаемыми фразами и ни о чем не думаешь. А чуть позже уже держишься за спинку кровати, подставляя ему свой зад. И пока он там развлекается, лапает тебя и громко сопит, ты на время забываешь того, кого ты не смогла удержать или добиться. Все очень просто!